Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
Непоодаль уже виднелся срубленный из сосновых бревен на подклете их дом. Длинный фасад без окон выходил к улице, над двухскатной тесовой крышей – пестро разрисованный Андрейкой конек, несколько резных досок для украшения прибиты к фасаду и воротам.
Зарычав, рванулась к калитке большая собака, угрожающе рявкнула раз-другой. Узнав своих, завиляла хвостом, приветливо ткнула лобастой головой Андрейку. Отрок рассеянно потрепал пса по мохнатой морде, вслед за братом вошел во двор. Большую часть его занимал огород. Тускло поблескивали окруженные сочными зелеными листьями голубоватые шары капусты, краснела выступавшая из земли свекла, лук и чеснок темнели опущенными книзу увядшими стеблями. Окаймляя двор, кустились заросли шиповника, малины, черемухи. Справа от дома, у сарая с соломенной крышей, где оружейники работали летом, росло несколько чахлых яблонь, рядом стоял горн.
Через одностворчатую массивную дверь, скрепленную железными полосами, Иван с Андрейкой вошли в горницу. Большая, чуть не в треть комнаты, печь топилась по-черному: дым выходил в маленькие волоковые оконца. Стены и бревенчатый потолок были темны от копоти и сажи. Стол, лавки вдоль стен, два подвесных и один стоячий поставцы с глиняной и деревянной посудой. Небольшая дверь, что разделяла дом на две половины, вела в неотапливаемую белую горницу – светлицу.
– Где вас носит только? – ворчливо встретила братьев полная невысокая женщина лет пятидесяти в паневе и кичке.
– Не серчай, мать. Куда б ни несло, лишь бы к дому донесло, – расстегивая петли узкого кафтана, ответил с ухмылкой Иван.
– Кум-то приехал хоть?
Молодой оружейник сразу стал серьезным, подмигнул брату, чтобы молчал, буркнул неопределенно:
– Елферьев-та не приехал, да от великий князь отъехал.
– Князь? – переспросила пожилая женщина. – Ты уж никак с князьями знаться стал?
– Пущай нечистый с ними знается! – сердито махнул рукой Иван. – Кинул великий князь Москву.
– На нехристей выступил? – перестав возиться у печи, мать повернула к сыновьям озабоченное лицо, перекрестилась. – В слободе слух идет, что снова Орда на нас поднялась… Сохрани, Господь, ревнителя нашего и кметей!
– Э, ежели бы так, да, на жаль, не так! Отъехал Митрий Иваныч на полночь, а татары с полдня идут.
– Господи, что же теперь будет?
Домна растерянно застыла посреди горницы; из горшка, который держала в красноватых натруженных руках, поползла толокняная каша – хорошо еще, что густо заварила, а то бы вся на пол.
Андрейка бросил на стол ломоть решетного хлеба, вскочил; вытирая тряпкой гладко выскобленный, вымытый пол, успокаивал мать:
– Да ты не опасайсь, матушка. Москва не раз уже ордынцев била, и ныне управимся.
– Твоими устами, сынок, мед бы пить. – слегка отечное доброе лицо ее было задумчиво, печально. – Ну ничего, ничего, ласковый ты мой, – погладила она отрока по рыжеватым, коротко остриженным волосам, – как с людьми, так и с нами. Ешь, Андрюшенька, ешь.
Ужинали молча. Братья ели щи из большой глиняной миски, мать сидела рядом на лавке, смотрела на них. Вдруг беспокойно встрепенулась – вспомнила: молитву пред вечерней едой не сотворили… Но промолчала. «Ин ладно, пущай едят: все нехристи виновны».
Когда миска опустела, мать встала, тяжело шаркая моршнями, подошла к печи. Чапельником достала из духовки глиняную сковороду с мясом. Ополовником разделила кашу по небольшим деревянным мискам, положила по куску свинины.
Иван управился с едой быстро, взяв яблоко, спросил:
– Тятя в светлице почивает аль ушел куда?
– Запамятовала-то вовсе! – с простодушной хитринкой всплеснула она руками. – Наказывал, чтоб к старосте шел, как появишься.
– Так уж и забыла! – резко поднялся с лавки молодой оружейник. – Все из-за еды той. А там дело дюже важное…
Накинув кафтан, он подался к двери.
– А ты куда? – растерянно воскликнула Домна, увидев, что младший бросил ужинать и себе потянулся к колпаку. – Щи поковырял, кашу не ел. Не пущу!
– Не хочется, матушка, – упрямо опустил голову Андрейка. – Я к Гаврилке ненадолго.
– Пошто он тебе на ночь глядя? Поздно уже. Не ходи. Бога ради не ходи. Сколько людишек лихих в такой час погуливают. Помалевал бы лучше. Я и холста тебе дам.
Отрок вздохнул – не хотелось огорчать мать, но и к другу надо было непременно.
Иван притворил дверь, подошел к брату, строго сказал:
– Негоже, Андрейка, мать одну оставлять. Аль загорелось?
– Когда б не надо было, Иван, небось не загорелось! – вспыхнул меньшой; светло-голубые, как у матери и брата, глаза его потемнели, будто посинил их кто. Бросил запальчиво:
– Лук и стрелы мои у Гаврилки, а он со своими поутру в Ростов отъезжает… – Спохватился, с опаской глянул из-под широких белесых бровей на брата – лук был боевой, его подобрал Иван на поле Куликовом. Давать его, а тем паче оставлять у чужих не разрешал.
Но сейчас старший только усмехнулся, хлопнул младшего по спине, молвил:
– Ну и колюч ты, Андрейка. Видать, не зря вас Господь другим цветом красит. Сказал бы сразу – и делу конец… Пущай, мать, сходит. Тут недалече. – Про себя подумал: «Скоро лук дюже сгодится!»
– Что с ним, упрямым, подеишь… – вздохнула Домна. – Иди, да только недолго. Скоро вернешься – гостинца дам доброго: орехов грецких купила.
– Тогда мигом! – выкрикнул отрок, стремглав бросаясь к двери; следом торопливо вышел Иван.
– Ох, горе мне с вами… – расставляя на поставце посуду, ворчала мать. И вдруг умолкла – вспомнила слова Ивана. Торопливо перекрестилась, подошла к неплотно прикрытой двери. Набросила на плечи узорчатый платок – подарок старшего сына. Хотела было выйти во двор, уже и за дверное кольцо взялась, но почему-то раздумала да так и осталась стоять у порога.
Улица была пустынной. За оградами перекликались собаки да изредка слышалось мычание коровы или блеяние овцы. Кузнецкая слобода засыпала после беспокойного дня. Иван бесшумно ступал по густой пыли, что покрывала улочки и переулки. Впереди, на фоне усеянного звездами ночного неба, вырос остроконечный купол деревянной церкви Козьмы и Дамиана, покровителей кузнецов. Обогнув пристроенную к ней трапезную и съезжую избу, где в дневное время выборный староста и его помощники вершили слободские дела, оружейник остановился у высоких дубовых ворот.
На стук залаяли собаки, потом откликнулся женский голос. Поздоровавшись с хозяйкой, Иван прошел в дом.
Сальная свеча и три-четыре вбитых в стены светца с пучками лучин освещали белую горницу. За столом сидело несколько человек. Мирской совет Кузнецкой слободы – сотские и окладчики, не считая Ивана, были все в сборе. На почетном месте – хозяин дома староста Михайла Петров, плотный, густо заросший темной щетиной человек лет за сорок, рядом бывший староста, сухонький, седой Савелий Рублев, отец Ивана и Андрейки. По правую и левую руку от них – крупный, широколицый Никита Лопухов, схожий на татарина, с редкой полуседой бородкой Ермил Кондаков, дородный, пригожий Истома Шлык, хмурый Тимоха Чернов, смуглый, рябой Вавил Кореев.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
