Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
— Спасибо узбеку, стряхнул гадов, — крикнул он.
— Что ж он по танку-то не врезал? — ответил Петров.
— Может, пушка неисправна?
Безуглый приоткрыл люк и осторожно выглянул наружу. Немецкий танк постепенно разгорался, выбрасывая клубы черного дыма, на земле валялись трупы гитлеровцев. Т–26 Турсунходжиева стоял в десяти метрах от их машины, башня была развернута на запад. Приглядевшись, сержант наконец понял, почему лейтенант Турсунходжиев не стрелял по врагу из пушки и почему вышел из боя без приказа.
— У него ствол пробит, — громко сказал он, плюхаясь обратно на сиденье. — У самого конца, насквозь прострелен. Вот он и не стреляет. Товарищ командир, что делать-то будем? К штабу мы так не пробьемся. В этот раз повезло — немцы дуриком перли. Нарвемся на кого поопытней — он нас мигом сожжет. Да и без пехоты в лесу как-то не по себе. Эти, вон, чуть нас не прикончили.
— Приказа на отход не было, — прокричал в ответ комбат.
Радист снова высунулся из люка. Где-то рядом командовали по-немецки, разнеслась очередь, хлопнули взрывы гранат, на юг от них слышался шум моторов.
— Тогда думайте, товарищ старший лейтенант, мы окружены. Прорываться или здесь сдохнуть — решайте, мне, если честно, уже все равно. Скорей бы это кончилось все, не могу больше.
— Слушай, прекрати скулить, — рявкнул Петров. — Будем прорываться к штабу, понял?
— Есть! — сквозь зубы ответил радист.
— Вася, направление помнишь? Дуй прежним курсом. Нам нужно выйти на дорогу.
Танки прошли по кустам и редколесью еще полкилометра. Немцы больше не попадались, они были рядом, но кто-то словно охранял смельчаков, невредимо проведя машины сквозь боевые порядки врагов. Дорога открылась внезапно, Осокин проломился через молодую березовую поросль и уперся в борт выкрашенного в серый цвет грузовика с прицепленной противотанковой пушкой. В этот раз водителю были не нужны команды, танк рванулся вперед, протаранил автомобиль, отбросил его в кювет и, чудом не разорвав гусеницы на вражеском железе, перевалился на другую сторону. Турсунходжиев, выскочивший из леса вслед за Петровым, ударил второй грузовик, сдал назад, хлестнул длинной очередью вдоль колонны и уполз по следам комбата. Осокин вывел свой Т–26 на старую гарь и осторожно, чтобы не разуть машину, уводил ее подальше от дороги.
— Все, они шли от штаба, — крикнул старший лейтенант. — Теперь туда лезть бессмысленно.
— И что делать? — проорал в ответ Безуглый. — По этой роще туда-сюда гонять — смерти подобно, нас рано или поздно прищучат. Надо к своим пробиваться.
— Вася, стой.
Танк остановился.
— Будем выходить на Воробьево, — после минутного размышления сказал комбат. — Туг, если поле проскочить, начинаются настоящие леса, в двух километрах отсюда должна быть просека от старой вырубки. По ней можно километров десять пройти, а там видно будет.
— А откуда вы про вырубку знаете? — подал снизу голос Осокин. — А то мы все по лесу гоняем, пока везло, но если гусеница слетит — все.
— На военном совете было, — ответил старший лейтенант. — Саша, где там Магомед? Не отстал?
— Нет, он за нами как привязанный держится.
— Хорошо. Напомни мне перед ним извиниться. — Комбат глубоко вздохнул, словно пловец перед прыжком в воду: — Ну, славяне, двум смертям не бывать. Прорвемся!
* * *
— Стой, привал, — выдохнул лейтенант. — Берестов, выставить охранение. Медведев, доложить о наличии людей во взводах. Проверишь раненых, если нужно — сменишь повязки. Валентин Иосифович, мне нужно с вами поговорить.
— Есть!
— Есть!
Командиры взводов отправились выполнять приказания, Волков шагнул навстречу комиссару, споткнулся о корень и едва не упал. Разом навалилась вся тяжесть ночного перехода, утренней атаки, сумасшедшего прорыва под носом у немцев. Ротный вдруг вспомнил, что не спал уже полтора суток, а ел последний раз двадцать четыре часа назад. Лейтенант скрипнул зубами — сейчас как никогда нельзя позволить себе даже минутной слабости. Он посмотрел на своих бойцов. Красноармейцы упали там, где остановились, и лежали в каком-то странном оцепенении. Никто даже не пытался устроиться поудобней, снять вещмешок или перемотать портянки, слышалось только хриплое дыхание смертельно уставших людей и слабые стоны раненых. Следовало бы, конечно, поговорить с ними, ободрить, любой ценой вывести из этой смертной неподвижности, но не было ни сил, ни слов. Пошатываясь, подошел комиссар. Гольдберг выглядел — краше в гроб кладут: рана на голове покрыта коростой из засохшей крови и грязи, посеревшая от пыли гимнастерка порвана в нескольких местах. В левой руке политрук по-прежнему сжимал шашку капитана Асланишвили.
— Валентин Иосифович…
— Давайте не здесь, — тихо сказал комиссар. — В стороне, метров десять, думаю, будет достаточно.
— Но…
— Саша, я вижу по вашему лицу, что у нас будет серьезный разговор. И я не думаю, что вы захотите, чтобы нас слышала вся рота.
Волков кивнул, и оба отошли на край поляны. День шел к закату, но до темноты оставалось несколько часов, и за это время следовало решить, что делать дальше. Дивизия потерпела поражение, немцы, судя по всему, глубоко вклинились в расположение наших войск. Надлежало определить маршрут выхода к своим, установить порядок следования, перераспределить боеприпасы, оказать помощь раненым. Но прежде всего лейтенант Волков и батальонный комиссар Гольдберг обязаны были определить свои взаимоотношения. В окружении или нет, рота остается войсковой единицей РККА, первым стрелковым подразделением, способным самостоятельно выполнять все боевые задачи, и командир у нее может быть только один. Валентин Иосифович был старше по званию и имел полное право принять, командование отрядом.
— …поэтому я считаю, что командовать нами должны вы, — закончил Волков.
Политрук вздохнул и похлопал лейтенанта по плечу.
— Вы хороший мальчик, Саша, — каким-то обыденным, не по-военному добрым голосом сказал еврей. — Хотел бы я, чтобы мой сын, когда вырастет, был таким, как вы. Все, что нужно командиру, у вас есть, но вы должны научиться понимать людей. Иногда одной только воли и решительности бывает мало, такие случаи не предусмотрены уставом.
Комроты молчал, не понимая, к чему клонит комиссар.
— Да, по уставу командование должен принять я, и, поверьте, я бы справился. Но мы сейчас в особом положении. Мы разбиты, отрезаны от своих, окружены. Боевой дух у людей упал, они напуганы, а ведь предстоит долгий выход по немецким тылам… — Гольдберг помолчал и продолжал почти шепотом: — Мы все можем погибнуть. Как вы думаете, сколько из ваших бойцов подумывают сейчас о том, чтобы сдаться в плен?
— Как вы… — Кровь бросилась лейтенанту в лицо, не помня себя, он шагнул к комиссару: — Вы говорите о моих людях!
— Я шел замыкающим, — все так же тихо сказал политрук. — Вы помните эти листовки? «Бей жида политрука, морда просит кирпича»? Многие из ваших бойцов подняли их.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
