Для Джейка дело выглядело намного сложнее, чем все эти мнения вместе взятые — сложнее настолько, что он и сам не пытался понять. Он просто слушался своего нутра. Когда старик узнал от адвоката Габриэль о наследстве, у него загорелись глаза; взглянув же в первый раз на своего внука, он почувствовал, как загорается кровь. Он уже видел, как на вечерней зорьке они ловят вдвоем рыбу, забрасывая удочки в глубокий омут у водопада Тоттельмана, и мальчик радостно кричит, когда футовая радужная форель заглатывает трепыхающегося червяка. Он видел дни рождения, бейсбольные перчатки и поездки время от времени в город — посмотреть на бестолковую игру «Великанов». Будет кого научить картам, будет с кем выпить, рассказать тысячу историй из жизни, научить секрету бессмертия. Если даже он и видел четыреста тридцать тысяч долларов на своем счету плюс семьдесят тысяч сверху за жилье и пищу, это не играло такой уж важной роли.
Мисс Эмма Гаддерли, социальный работник округа, сообщила Джейку, что не считает себя вправе рекомендовать его в попечители маленькому Джонни, после чего, словно проснувшись от его ошеломленных воплей, спокойно отмерила причины: Джейку почти восемьдесят лет, и, естественно, он не может рассчитывать прожить особенно долго; общеизвестно, что он пьет и пристрастен к играм; в доме нет женщин; его земля продается за налоговые нарушения; и, положа руку на сердце, в свете весьма солидного наследства его мотивы сомнительны. Джейк цвыркнул и, разделяя контраргументы взмахами зажатого в левой руке кухонного ножа, сообщил мисс Гаддерли, что: для бессмертного семьдесят девять лет — сущее говно; игры и пьянство делают из мальчиков мужчин; в доме есть женщина — молоденькая сучка породы кунхаунд по имени Пряталка; он твердо намерен переоформить ранчо на внука как залог для той ссуды, которую собрался принять; его мотивы — не ее собачье дело; он готов прошибить любую стену, которую она перед ним поставит, и твердо обещает, что предпоследним его шагом будет обращение в Верховный Суд, а последним — удушение мисс Гаддерли голыми руками. Не без помощи кухонного ножа Джейк вытолкал ее за дверь, но не столкнул с выбранного пути.
На следующее утро, вспоминая визит мисс Гаддерли и по-прежнему рассыпая проклятия, он забрал со счета последние шестьсот тридцать два доллара, упаковал в сумку смену белья, девять бутылей Шепота Старой Смерти и отправился по дорогам играть в карты. Завсегдатаи игорных залов северного побережья до сих пор говорят о вояже Джейка в том же тоне, что и о пожаре 41-го года: его старость и напор нагоняли страх, но чистая, явная, божественная, незамутненная, охуительная удача вычищала столы до блеска. За три месяца он выиграл почти девяносто тысяч долларов и всякий раз, покидая город, отправлял чек в адвокатскую контору Сан-Франциско «Гатт, Катт и Фриз»; эти блестящие безжалостные крючкотворы специализировалась на делах об опеке и реагировали на каждый чек, как пираньи на кровь — бешенством повесток, ходатайств и прошений. В конце концов, после извилистых маневров, подмасленных плотными конвертами с аккуратно сложенной наличкой, дело попало к судье Уильберу Татуму, восьмидесятилетнему деду семнадцати внуков, обладателю лица, испещренного дорожной картой из полопавшихся от пьянства сосудов, и десятитысячедолларового кредита в Лас-Вегасе, который ему выдали, несмотря на алименты восьми бывшим женам.
Дедушка Джейк, как он теперь требовал себя называть, привез своего юного внука на новеньком открытом внедорожнике. Всю дорогу он что-то рассказывал, показывал места, где они будут рыбачить и охотиться, запруды для купания и короткие тропки, называл имена соседей, что махали руками, когда машина проезжала мимо. Кроха смотрел прямо перед собой и легонько кивал.
Приехав на ранчо (где Лотти Андерсон навела по его просьбе порядок), Джейк посадил Кроху за стол, поставил перед ним галлон молока и фунт печенья «Орео», а сам отправился разгружать машину и обустраивать мальчонке комнату. Вернувшись на кухню, он увидел, что Кроха сидит на полу у дровяного ящика и строит миниатюрный ячеистый забор из щепок секвойи. Джейк вышел во двор и нарубил ему новых. В закатном небе он разглядел, как на юг вслед за солнечным светом летит неровный утиный клин, но, вопреки обыкновению, в душе Джейка ничего не шевельнулось. У него теперь есть за кем смотреть и о ком заботиться. Он чувствовал, что обрел себя. А утки разберутся сами.
Глава II. ВЕЛИКИЙ ШАШЕЧНЫЙ ТУРНИР 77 ГОДА
Ранней весной 77-го Джонатан «Кроха» Макхерст, которому недавно стукнуло 22, тихо сходил с ума. В начале февраля пять дней подряд шли проливные дожди — семь дюймов холодной воды, ветер до костей — потом небо прояснилось, и вероломное благоухание весны продержалось до второй недели марта. Кроха сперва не поверил погоде, но через двадцать дней все же вышел во двор взглянуть на землю. Она была превосходной. Всю зиму Кроха проектировал забор, чертил его на разграфленной бумаге, каждое воскресенье чистил и смазывал инструменты, пока дедушка Джейк не стал божиться, что они уже выскальзывают из рук, и вот приготовления наконец-то совпали с прекрасной погодой — в такой земле только и надо рыть для столбов ямы: не хлябь, когда болтается лопата, но и не сушь такая, что не отковырять ни куска. В первый же день Кроха отправился в поле и выкопал сто двадцать ям глубиной ровно три фута — через одинаковые семифутовые промежутки, строго в линию, как по струнке. Возвращаясь этим вечером домой, он что-то насвистывал, а вернувшись, съел на ужин половину оленьей отбивной и гору жареной картошки, вымыл посуду, пять раз вчистую обыграл дедушку в шашки, опрокинул в себя вечернюю стопку Шепота Старой Смерти и повалился на кровать как раз в ту минуту, когда дедушка Джейк вывалился за дверь.
— Опять свидание? — ухмыльнулся Кроха, поскольку именно так объяснял дедушка Джейк свои начавшиеся пару недель назад ночные шатания.
— Все лучше, чем дрочить, — хмыкнул Дедушка и был таков.
Неожиданное, неистовое сияние вырвало Кроху из сна. Смурной, ошалевший, он провисел в этом слепящем свете, казалось, не один час, прежде чем небеса, наконец, раскололись и дом качнулся от дерганого громового раската. А когда грохот затих, завыл ветер — призрачный спутник грома. Первые капли дождя упали нервным шквалом, и полило. От злости Кроха швырнул подушку в стену — такое с ним случалось редко.
Так началась первая из трех налетевших с Гавайских островов гроз. Каждая продолжалась примерно два дня, и примерно пятнадцать часов сырого затишья отделяли друг от друга тропические ливни. Эти промежутки становились для Крохи пыткой: они обещали, но обещаний не выполняли. Дедушка Джейк был примерно так же плох. Промокнув в первую грозу, он подхватил простуду (впервые, как утверждал, за всю жизнь) и незамедлительно улегся в постель. Крохе пришлось готовить еду и ухаживать за стариком, что в основном означало доставлять ему виски и каждый день по несколько часов играть в шашки. (Дедушка Джейк решил, что пока он тут болеет, можно отточить технику, а потом сыграть с Лабом Ноландом на сто долларов за партию.) Однажды, когда Кроха был еще мал и безус, он выиграл у Лаба Ноланда две тысячи семьсот долларов, теперь же, поумнев на десять лет, он с постоянством атомных часов разносил в пух и прах дедушку.
