— Я скажу, только не убивайте! Здесь только одиннадцать человек — спецгруппа десанта, остальные — «нагрузка», лохи из стройбата, за них хорошего выкупа не дадут… — Козырев говорил торопливо, слова наскакивали одно на другое, застревали в горле, руки парня тряслись, и было видно, что он не играет.
— Маладэц, — засмеялся Сулейман, — мы тэбэ не убьем. Гавары.
И в этот момент Антон прыгнул к стерегущему их бородачу, одним движением пальца вырвал у него кадык и отобрал автомат. То же самое успел сделать Юра Шохов, начавший действовать одновременно с Антоном с другой стороны. Не дремали и Мордань с Божичко, бросаясь к двум другим охранникам, слишком поздно схватившимся за оружие.
Два автомата ударили точно и неожиданно, укладывая телохранителей Сулеймана и ближайших бандитов. Затем к ним присоединились автоматы Морданя и Божичко, а спустя несколько секунд заговорило оружие, снятое остальными разведчиками с убитых боевиков.
Бой длился около двух минут. Местность была открытая и спрятаться боевикам было негде, поэтому профессионалы диверсионно-разведывательной группы тратили на каждого не больше двух патронов, а когда те наконец опомнились и открыли ответный огонь, было уже поздно. Последних «воинов Аллаха» добили дружным залпом с трех сторон, изрешетив джипы и подорвав из гранатомета (также трофейного) БТР. Однако Сулейман, зверь битый и опытный, среагировал на атаку разведчиков так быстро, что едва не ушел.
Он бросился бежать сразу же после первого выстрела Антона, прикрывшись своими подручными, как живым щитом, а потом метнулся за юрты, где начинался спуск в ущелье. Мамедов и Костя Божичко этого не заметили, занятые своим делом, но увидел Юра Шохов, и Антону пришлось скакать за ним вприпрыжку под огнем боевиков, чтобы вовремя образумить. Однако он не успел.
Сулейман оставил за собой гранату с выдернутой чекой, срабатывающей с десятисекундной задержкой, и весельчак Шохов погиб, буквально нашпигованный тремя десятками осколков, налетев грудью на взрыв.
Антон не стал догонять командира боевиков по его следу. Он вспомнил, как вьется, спускаясь, тропа, и успел ужом скользнуть вниз, цепляясь за выступы скал, к повороту тропы как раз перед тем, как на ней показался Сулейман.
Вожаком бандформирования, промышляющего террором и похищением людей, тот был, наверное, хорошим, раз за ним люди шли на любой риск, мастером же рукопашного боя — никаким. Конечно, некоторые приемы он знал, но больше привык полагаться на силу, автомат и на мощных качков-охранников, способных дробить кулаками кирпичи. Кроме того, он курил «травку», не способствующую повышению тонуса, и медленно уходил в мир безумия, доказывая это на практике: говорили, что Сулейман не просто издевался над пленниками, но делал это с наслаждением, растягивая пытки на много дней.
Они увидели друг друга одновременно, но реакция у главаря боевиков была все же не столь быстрой, и пока он разворачивал пистолет-пулемет — бежал Сулейман боком, глядя больше назад, — Антон успел метнуть в него кинжал, который раздробил кисть руки на рукояти «ингрема», а потом достал Сулеймана в прыжке, отбрасывая к скальной стене. И тут же хладнокровно добавил петлевой удар ногой в лицо, заставивший противника отшатнуться на краю тропы и с криком рухнуть в пропасть. Гранату, которую он держал в левой руке, Сулейман так метнуть и не успел, и она взорвалась уже где-то на дне ущелья.
Горы вздрогнули, породив недолгое рокочущее эхо, и наступила тишина.
Когда Антон взобрался обратно на площадку перед спуском в ущелье, там уже подсчитывали потери. У разведчиков погибло двое — Шохов и Божичко, у строителей — трое, и еще пятеро было ранено. Боевики легли почти все, за исключением двоих-троих, которым посчастливилось скрыться в горах. Но компенсировать потери россиян это, конечно, не могло.
Роман, к удивлению Антона, уцелел, получив пулевое ранение в плечо. Самое смешное, что он на полном серьезе доказывал, что своим вмешательством пытался отвлечь бандитов, чтобы группа смогла начать атаку, а рана как бы служила доказательством его правоты, что впоследствии сыграло свою роль. Это именно его показания легли в основу уголовного разбирательства инцидента, якобы происшедшего по инициативе приданного спецгруппе захвата инструктора по рукопашному бою Антона Громова. Разбирательство длилось около двух недель, после чего Антон и получил срок — пять лет «за действия, повлекшие гибель членов спецгруппы «Рэкс» и солдат-строителей».
Оказывается, сопротивляться в условиях, в какие попала спецгруппа, было на самом высоком уровне признано нецелесообразным, а то, что командир боевиков Сулейман был убит, послужило дополнительным аргументом в пользу осуждения Антона. Как говорится, умом тебя не понять, российское правосудие, как не понять военное командование, по сути сдавшее своего работника в угоду политике. Но давно известно: то, что может сделать один дурак, не под силу исправить и десятку мудрецов, а жизнь показывает, что там, наверху, где всегда была тьма власти, дураков гораздо больше, чем мудрецов…
Так говорил сам себе Антон в порядке успокоения, понимая, что никто ему не поможет, когда его этапировали под Нефтеюганск, так он утешал себя в течение четырех лет отсидки (его выпустили на год раньше за примерное поведение) в колонии особого режима, работая на нефтедобыче. Он не копил в душе обид, зла и ненависти к тем, кто осудил его практически ни за что на пять лет, но в душе дал клятву разобраться с этой историей до конца — кому было выгодно представить все в таком свете, что виноватым оказался «стрелочник» — инструктор спецподготовки разведчиков-диверсантов. Вторым пунктом его плана возвращения в большую жизнь была попытка найти свое место в новой России, раздираемой политиками и олигархами на удельные княжества…
— Громов — на выход! — раздался голос дежурного по бараку. — С вещами!
И Антон, ощущая спиной взгляды зеков, с которыми прожил четыре года в одном бараке, слыша их приглушенные голоса — его уважали и желали удачи, — вышел в мутное августовское утро начала века, не зная, что ждет его впереди.
До станции Потудань он добирался пешком, пьяный от свободы, чистого летнего воздуха, неистовой зелени по обе стороны дороги, цветочных ароматов и желания проснуться. Взял билет на электричку до Нефтеюганска и не заметил, как доехал, занятый больше не внутренним созерцанием, а разглядыванием пейзажей и лиц пассажиров электрички, вдруг понимая, что соскучился по обыкновенным человеческим лицам, на которых можно было прочитать не только усмешку, наглое превосходство или желание «оторваться» на том, кто послабей.
В родной Ярославль он прибыл в ночь на девятое августа, усталый от впечатлений и переживаний, жадно прислушиваясь к разговорам вокруг и формируя мнение, что жизнь в России пока к лучшему не изменилась. По-прежнему простой народ терпел задержки зарплаты и пенсии, хамство и произвол чиновников, всесилие торговых людей, воровство и бандитизм. По-прежнему мафиози делили Россию на зоны контроля, а продажные политики в этом им способствовали. По-прежнему милиция боролась с бандитами, почти ничем от них не отличаясь. Но это как раз Антона не волновало. Он надеялся, что сможет избежать каких-либо конфликтов, устроиться на работу и вновь почувствовать себя человеком.
