Человек, на которого они напали, сидел, скорчившись, у стены по правую руку от меня, у порога. Он держался за ребра и тяжело дышал. Сначала я подумал, что и он ранен, но он поднял голову, и на его тонком, подвижном лице появилась улыбка.
— Вот что значит прийти вовремя! — сказал он и рассмеялся.
— Кто они? — удалось мне прохрипеть.
— Они? Да волки, ясное дело. Лезут и тащат все, что не приколочено гвоздями, а тут добра полным-полно — сам знаешь! — Он неожиданно поднял глаза. — Э, да ты не знаешь, так ведь? Ты не здешний, верно?
Я кивнул, забыв о полученном ударе, и мир растворился в обжигающей боли. Я зашатался, оглушенный и одурманенный, а он вскочил и подхватил меня.
— Ну конечно, не здешний. — Вопрос сменился уверенностью, хотя я и не ответил. — Не здешний. Я мог бы и сам догадаться по тому, как ты ворвался. — Он прислонил меня к стене и ощупал мою голову, вызвав очередной приступ агонии. — Ну, это ничего! — заключил он с бесшабашностью, которая привела меня в ярость.
— Сами такого отведайте, а потом говорите! — проворчал я, а он снова широко улыбнулся.
— Не обижайся, дружище! Просто я рад, что у тебя крыша цела, вот и все. Шишка и немного крови, ничего страшного. А вот рука — это другое дело.
— Да она не так уж и болит…
— Это неважно. Однако клинок повредил мышцу. Вдобавок он мог быть грязным, если не что-нибудь похуже. Обожди-ка! — В руке его блеснул собственный клинок, которым он столь успешно пользовался, и я с изумлением понял, что это не нож, но самый настоящий палаш, что-то вроде прямой сабли. Он убрал его в ножны, отстегнул от пояса кольцо с огромными старинными ключами и запер ворота склада, бормоча при этом: — Ладно, не беспокойся; я за тобой присмотрю. Просто обопрись на своего старого приятеля Джипа — и все! Тут всего-то несколько шагов за угол — обопрись на меня, если хочешь!
Предложение казалось абсурдным: ростом он был вроде бы маловат. Однако когда он поднимал меня за здоровую руку на ноги, я с изумлением увидел, что он лишь чуть-чуть ниже меня, а во мне больше шести футов. Все объяснялось тем, что рядом со своими противниками он казался весьма малорослым. Но, спрашивается, какого же роста были те трое?
Его лицо было костлявым, с тяжелой нижней челюстью, но черты его были открыты и правильны. Возможно, в лице было что-то скандинавское, если не считать того, что выражение его непрерывно менялось — подобно игре солнечного света. Морщины появлялись и исчезали, и поэтому трудно было догадаться, каков его возраст: скорее всего, сорок с небольшим, судя по морщинкам вокруг глаз. Остатки загара сливались с веснушками на скулах. Его глаза были спокойными, большими и умными. Их взгляд казался отстраненным и направленным куда-то вдаль, пока я не поймал в них блеск, таивший ум и лукавую усмешку. Я редко сужу о людях по первому впечатлению, особенно о мужчинах, но в этом человеке было что-то сразу располагавшее. Симпатия, разумеется, еще не означает доверия, но выбирать мне не приходилось.
Пошатываясь, словно парочка пьяниц, мы побрели в конец аллеи, выходившей на море, но до того, как мы до него добрались, мой старый приятель Джип, кем бы он ни был, перевел меня через дорогу и повел по влажной и зловонной боковой аллейке, которая вывела нас на гораздо более широкую улицу, как две капли воды похожую на те, по которым я пробродил целый вечер. Здесь, однако, имелось как раз то, что я искал: ярко освещенное огнями здание, в котором можно было безошибочно угадать пивную или даже ресторан. Закопченные, в бриллиантовых каплях дождя, окна сияли теплым золотым светом между ставнями. Выкрашенный яркой краской дом (это было видно даже в тусклом свете мерцающих фонарей внизу) украшала вывеска. В голове у меня к этому времени стало проясняться, и я уставился на ее, как зачарованный. Это, должно быть, и было одно из странных, экзотических заведений. На вывеске крупными буквами, красным по белому было выведено: «ТАВЕРНА ИЛЛИРИКО», а под ней — «Иллирийская таверна — старинные деликатесы — Дравич Мирко, собств.». На доске над дверью я увидел эту надпись: «Taverne Illirique», «Illirisches Gasthof», повторенную на всех языках, которые я знал, и многократно — на языках мне неведомых.
— Заходи, здесь мы тебя приведем в порядок! — жизнерадостно провозгласил Джип и прибавил еще что-то, но я не был уверен, что правильно расслышал.
— Что вы сказали?
— Я сказал, недурное местечко, если держаться подальше от морских слизняков.
Я заморгал.
— Постараюсь. А где они? На полу?
— В меню.
— Господи помилуй!
Это меня добило. Пришлось остановиться, и меня стало выворачивать — болезненно и безрезультатно. Джип смотрел на меня с сочувственной улыбкой.
— Пустое брюхо? — осведомился он. — Жаль. Хорошая рвота помогает, если тебя двинули по черепу. Это как с морской болезнью: раз уж собрался блевать, набей себе как следует брюхо, чтобы было что выбрасывать, вот что я всегда говорю.
— Запомню, — пообещал я, и он коротко рассмеялся.
— Теперь в порядке? Осторожно — тут ступеньки, и порядком истертые. — Джип ударом ноги распахнул облезлую красную дверь: — Хой, Мирко! Малинка! Катика! — заорал он, вталкивая меня внутрь.
Полчаса назад я бы обрадовался смеси кипучих запахов, врывавшихся из кухни. Там была сотня таких, названия которых я не знал, и еще парочка тех, что мне не слишком нравились, но присутствовал запах чеснока и сладкого перца, пива и жареного лука. Однако теперь от такого обонятельного коктейля мой больной желудок в испуге съежился.
— Это ты, что ли, штурман? — раздался хриплый голос из недр помещения. Затем последовали звуки, словно кто-то подбросил лопатой уголь в топку. — А Малинки нет, так что придется тебе довольствоваться мной.
— Со мной тут приятель, Мирко, — крикнул Джип. — Эй, как тебя зовут? Стивен? Мирко, тут со мной Стив, он помог мне разделаться с парочкой волков, да пока с ними возился, получил раз-другой. Нужно что-нибудь, чтобы поставить его на ноги. Катика! Ты тут понадобишься! Да притащи свою лекарскую сумку. А теперь, дружище, садись-ка ты вот сюда…
Я плюхнулся на деревянную скамью с высокой спинкой, изо всех сил стараясь не потревожить лишний раз руку или голову, и стал оглядывать помещение. Мне доводилось раньше бывать в греческих туристических барах с претензией именно на такой вид. Теперь я увидел оригинал. Однако здесь пучки сухих трав и связки колбас, свисавшие с крюков, окорока в рогоже, огромные куски соленой трески, осьминоги, похожие на мумифицированные руки, пузатые фляги с вином, снабженные грубыми этикетками с изображением пляшущих крестьян, и еще какие-то с трудом распознаваемые предметы были не из пластика; их тяжелые ароматы наполняли воздух, а чуть дрожащий свет висевших между ними ламп странным образом оживлял их тени. Лампы были настоящими, масляными, чувствовался его запах. Я бросил взгляд по сторонам и не обнаружил на стенах никаких признаков выключателей или розеток. Кстати, у входа фонари тоже были масляными. Лампы высвечивали строго ограниченный участок в центре помещения; столики здесь были пусты, но из менее освещенных углов зала доносился неумолкаемый гул голосов, мужских и женских, звон бокалов и столовых приборов.
