Странный у меня характер, — какие бы несчастья ни обрушились на мою голову, я не могу переживать долго. Достаточно было одной маленькой идеи, и я уже не думал, что жизнь кончена, а решил, что самое интересное в ней только начинается. Грандиозные планы на будущее, толкаясь, лезли в голову, начала возвращаться утерянная где-то между темницей и Закатной башней нерушимая уверенность в собственной непобедимости, и я, разумно рассудив, что могу ходить где хочу, лишь бы долго не оставаться в одном и том же месте, чтобы черный колдун не смог меня выследить с помощью Сферы Всевидения, прямиком отправился на поиски, правда, уже не Энди, наверняка спящего в Черной башне, а одного гремлина, который всегда был готов за пару яблок или горсть орехов передать от меня весточку хоть демону из преисподней.
Гремлина звали Сник-обжора, и жил он неподалеку от винного погреба в огромной дырявой бочке, которую рыжий Раф когда-то очень давно выкатил из погреба и, сколько я себя помню, собирался то разрубить и сжечь, то скинуть в Бездну, в зависимости от настроения и количества выпитого вина.
— Эй, Обжора, вылезай, дело есть! — забарабанил я по рассохшейся бочке.
Ответа не последовало. В принципе ничего удивительного. Когда все в замке спят, для гремлинов наступает раздолье. Правда, Сник-обжора был довольно почтенным гремлином, с тех пор как я впервые повстречался с ним в детстве и начал почти каждый день приносить ему лакомства с кухни, он больше не гонялся ночами за крысами. На всякий случай я пошарил в бочке рукой, надеясь вытащить за ногу спящего гремлина — Сник-обжора был еще и изрядным соней, — но не обнаружил ничего, кроме сушеных грибов и куска кожи, который при ближайшем рассмотрении показался мне чем-то знакомым, а при еще более ближайшем оказался сумкой призрачного волшебника, подобранной мной в ущелье Потерянных Душ. «Откуда у гремлина волшебная сумка? — недоумевал я. — Неужели он набрался наглости и утащил ее у самого черного колдуна? Но какого лысого демона ему это понадобилось? Или старик приспособил ее для хранения яблок?» Я заглянул в сумку. В ней, как всегда, оказалась пустота, — ничего, кроме дыры в подкладке. Тогда, в ущелье, там тоже вроде бы была пустота, а на самом деле… Я зажмурился, сунул руку в сумку и даже вскрикнул от неожиданности. Кто-то, обитающий в недрах сумки, пытался отгрызть мне палец, вцепившись в него острыми зубами. Я изловчился, схватил что-то мохнатое и извлек на свет отчаянно визжащего, царапающегося и кусающегося Сника-обжору.
— А, это ты! — радостно воскликнул гремлин, ничуть не смущаясь тем, что я держу его за ногу, а он висит вниз головой. — Как ты меня нашел? Я так заблудился, что сам себя не мог найти.
— Как тебя угораздило попасть в эту сумку? — спросил я, осторожно опуская повизгивающего от счастья гремлина на пол.
Сник задумчиво почесал зубами пятку и уверенно заявил:
— Она меня сожрала! Правда-правда! — затараторил он, заметив мое явное сомнение. — Сначала она слопала все мои яблоки. Я подумал, что они в дырку провалились, и полез за ними. И вдруг оказался в таком странном месте… и не смог выбраться. А потом ты меня вытащил. Прости, что я тебя укусил, я думал, это кто-то злой. А у тебя есть яблоко?
— А где ты взял эту сумку? — Вопрос о яблоках я решил оставить напоследок.
— Ее выбросили в корзину с тряпьем для нищих. Я подумал, что в такую сумку влезет много яблок. Можно будет один раз сбегать на кухню и набрать яблок на много дней. Только эта сумка все яблоки слопала. Противная сумка! Правильно ее выбросили! Хочешь, подарю?
— Давай, — усмехнулся я. Сник-обжоратут же почуял неладное.
— А ты мне что? — прищурил он зеленый глаз. — Ты тоже должен мне что-нибудь подарить!
— А что ты хочешь?
— Четыре красных яблока!
— Я дам тебе целых десять яблок, если ты сбегаешь в Черную башню и приведешь Энди в подземный ход. Скажи ему, что я буду его там ждать. Да, и передай ему от меня эту сумку. Она волшебная, и в ней полно книг. А я пока схожу за яблоками. Согласен?
Гремлин наморщил лоб и принялся что-то подсчитывать на пальцах, которых у него было по четыре на каждой руке.
— А десять больше, чем четыре? — поинтересовался он, закончив свои подсчеты, и, получив утвердительный ответ, радостно взвизгнул: — Согласен! — подхватил сумку и юркнул в крысиный лаз.
А я отправился на кухню за десятью красными яблоками для Сника и заодно за чем-нибудь съедобным для себя.
Глава 2. ШУТ И КОРОЛЬ
Кухня была единственным местом в Черном замке, где суета не прекращалась даже ночью. Стражи там не было, зато было множество поварят и служанок во главе со старой кухаркой Фариссой, которая, как мне казалось, не спала вообще никогда, а день и ночь что-нибудь стряпала.
Вместо обычного для этого места грохота кастрюль и сковородок с кухни доносились звуки лютни и чарующий голос Брикуса:
И принц в отчаянии выхватил меч,
И головы вражьи слетали с плеч,
За гибель друга он мстил.
Но мудрый король отдал приказ,
Явился черный колдун тотчас,
Хозяин всех темных сил.
Над Черным замком ветер завыл,
Как будто это не ветер был,
А злобный голодный пес,
И вздохи предков из древних могил,
Всех тех, чьи души колдун погубил,
Из дальних лесов он донес.
Как гром, гремели слова колдуна,
От них кругом воцарилась тьма,
И замер бесстрашный герой.
Не в честном бою и не страхом сражен,
Он в сердце заклятием злым поражен,
Чтоб сгинуть в темнице сырой.
Безвольной игрушкой в злых руках
Темницу покинет он, чтобы страх
В сердца народа вселить.
И больше не будет звучать его смех,
А вместо веселых хмельных утех,
Он будет лишь тьму любить…
Я осторожно заглянул в дверь. Грустный шут Брикус восседал на куче поленьев, предназначенных для плиты, и пел песню, по-видимому сочиненную по следам последних событий, а собравшаяся вокруг него кухонная челядь в количестве пяти человек слушала его со скорбными лицами плакальщиков, нанятых счастливыми наследниками, чтобы как подобает проводить в последний путь богатого лорда.
— С каких пор ты сочиняешь такие песни, Брикус? — поинтересовался я, предварительно обследовав несколько кастрюль, горшков и не найдя в них ничего, кроме неизменных грибов во всех видах. — Я готов зарыдать прямо сейчас! — добавил я, отхлебнув черничного вина из кувшина, скорее всего преподнесенного Брикусу благодарными слушателями.
Брикус оборвал песню на полуслове, брови его подпрыгнули до самых корней волос, и он так и застыл с раскрытым ртом. Все обернулись и уставились на меня с неменьшим изумлением. Никто не спешил выражать бурного восторга по поводу моего счастливого спасения, хотя только что оплакивали как умершего.
