И тут наконец он увидел искомую несообразность. Она была пока еще настолько мала, что взгляд неискушенного исследователя скользнул бы мимо, не заметив ее, но Снайдеров вел целенаправленный поиск чего-нибудь в этом роде, и от него не сумела укрыться эта странность.
Конечно, сначала он не поверил. Ни картинке на экране, ни своему зрению. Мало ли что могло ему померещиться на диаграмме, к тому же исследуемой не «вживую», а посредством компьютера, — ведь разрешение экрана монитора могло запросто исказить мельчайшие детали изображения звездного неба.
Снайдеров очертил «мышкой» заинтересовавший его сектор и включил режим его максимального увеличения. Точки сразу же расплылись до размеров пятнышек; а наиболее близкие звездные облака и скопления превратились в пылающие протуберанцы.
Теперь несообразность отчетливо проступала на диаграмме, как иногда в халтурном фантастическом фильме сквозь тела актеров, выполняющих очередной трюк, просвечивают предметы заднего плана.
Но Снайдеров все еще не верил ни компьютеру, ни монитору, ни снимкам, ни даже самому себе.
Забыв обо всем, он занялся убеждением себя в том, что речь идет либо о неисправности компьютерной техники, либо о чисто техническом дефекте в системах обсерватории, хотя последнее было маловероятным — все-таки всемирно известный телескоп! Если только нынешний бардак не добрался и до них…
Первое из возможных объяснений отпало, как только Снайдеров с помощью тестов убедился в исправности «софтвера», «хардвера» и монитора. Со вторым было посложнее…
Для начала Орест запросил данные по соответствующему сектору Галактики за последние полгода. Данные показали, что динамика «несообразности» — Орест пока даже мысленно воздерживался называть ее как-либо иначе — явно имела место быть. Причем не в сторону уменьшения, а в сторону роста.
Тогда Снайдеров кинулся во все тяжкие. Он принялся вламываться в архивные базы данных наблюдения других астрообсерваторий. Разумеется, не всех — лишь тех, к чьим архивам коды доступа за чисто символическую плату были взломаны одним знакомым хакером.
Пулково… Бюракан… Орбитальная Эйнштейновская… Кембридж… Телескоп Хаббла…
Он не знал, сколько времени у него ушло на сравнение и изучение снимков одного и того же кубика Вселенной. Ему казалось, что как минимум сутки, но когда он вернулся в реальность, то оказалось — меньше двух часов.
Голова у Снайдерова горела, как будто в ней пылал костер, во рту все пересохло, и чертовски хотелось курить. Он украдкой прокрался в прихожую, чтобы вытащить сигареты и зажигалку из своего «тайника», потом осторожно, стараясь не скрипеть балконной дверью, вышел на балкон и с жадностью свел сигарету на нет в несколько приемов, почти без паузы между затяжками. Голова опять закружилась, но зато в мыслях появилось просветление. Рука сама собой нашарила в пачке вторую сигарету — все равно мать сейчас увлечена сериалом, так что едва ли застанет его на месте преступления.
Кстати, было бы неприятно, если бы это произошло. Будь проклят тот день, когда он поддался на уговоры матери и пообещал ей навсегда покончить с вредной привычкой! Она же не знает, как это трудно для него, курившего столько лет подряд почти по две пачки в день! Правда, поступить иначе тогда он не мог, не имел права: мать как раз прихватил очередной приступ, и никто не ведал, выкарабкается ли она вообще. В такие моменты можно поклясться в чем угодно лишь бы родной тебе человек не умирал! А жизнь есть жизнь, и стоически вынеся почти полтора безникотинных месяца, после очередного стрессового общения с учебной частью деканата Снайдеров сорвался и опять начал курить. Теперь уже тщательно скрывая этот факт от матери. И чем больше длилась его тайна, тем все более шокирующим обещал стать тот эффект, который произвело бы на мать уличение сына в нарушении клятвы. А ведь ей ни в коем случае нельзя испытывать сильные эмоции!
На душе у Снайдерова стало так же горько, как и во рту. Послав щелчком окурок, от поспешных затяжек ставший похожим на уродливый черный сучок, за балкон, он втянул в себя всей грудью прохладный сырой воздух.
«О чем я думаю, — упрекнул себя мысленно он. — Тут… тут такое открытие намечается, за которое… ну если не Нобелевская, то пожизненные почет и признание в мире астрофизики светят! Если только, конечно…»
Он испугался — словно ушатом холодной воды его окатило вмиг.
«И как это я сразу не подумал?!»
Ведь не может быть, чтобы какой-то там рядовой преподаватель открыл ТАКОЕ!
Тысячи намного более квалифицированных людей непрерывно несут дежурство, и не может быть, чтобы никто, абсолютно никто из них не заметил того, что обнаружил он, новоиспеченный кандидат наук!
Орест вернулся — правда, все с теми же предосторожностями — в комнату и вновь уселся за письменный стол. На этот раз ему нужен был не комп, а телефон.
Рука дрогнула на секунду, набирая длинную цепочку цифр. Интересно, сколько сейчас стоят подобные переговоры — ведь целый век никуда, кроме как по Москве, не звонил!.. Не пробьет этот звонок ощутимую брешь в и без того скудном бюджете их с матерью? Ладно, это все мелочи, как-нибудь выкрутимся…
В ухо ударил далекий длинный гудок вызова. Потом еще раз и еще…
Наконец в трубке послышался мужской голос:
— Хеллоу? Ху из спикин, плиз.[1]
— Шерстяной, это ты?
— Я-а, а кто? Это ты, что ль, Ор?
— Узнал?
— Узнал… Что-нибудь стряслось?
— Почему обязательно что-то должно было стрястись? — деланно удивился Снайдеров. — Может, я просто соскучился по старому приятелю…
— Ладно тебе, не ври. Стал бы ты так просто будить меня посреди ночи…
— Ночи?! — Снайдеров машинально оглянулся на окно, за которым серел ненастный день, но тут же спохватился:- Ах да, я и забыл про ризницу во времени… Извини, Шерстяной.
Шерстяным приятель, а точнее — бывший коллега по стажировке, был не в силу экзотической фамилии. Прозвище было обусловлено тем, что и грудь, и спина у него были покрыты кучерявыми черными волосами — как он сам пояснял, сказывалось влияние «кавказских» прапрадедовских генов. Как его зовут в действительности, Снайдеров уже забыл, в памяти сохранилась лишь эта нелепая кличка. Пять лет назад Шерстяной перевел свои гены из разряда кавказских в более котировавшуюся в цивилизованном мире национальность и умотал в Штаты, где каким-то образом устроился по своей специальности. Ходили слухи, что работа его связана с НАСА и поэтому якобы засекречена до невозможности. Но скорее всего это были лишь сплетни.
В течение следующих пятнадцати минут Снайдеров попытался осторожно выведать у своего старого приятеля, что нового открыли американские астрофизики и вообще — есть ли какие-нибудь сенсации, а то, дескать, мы в России совсем уже отстали от жизни.
Шерстяной ответствовал адекватно. То есть с недоумением и нескрываемыми опасениями насчет умственного здоровья Ореста. Тем не менее разглашенной им информации оказалось достаточно для того, чтобы Снайдеров мог сделать вывод: ничего из ряда вон выдающегося американцы в глубинах Вселенной не видели. Сплошная рутина и серые будни.
