— В каком смысле?
— Не узнаю тебя, господин сочинитель. Такие идеи подхватывают на лету.
— Идея под названием «Тайная и явная жизнь великого Аркадия Акишина». Так?
— Эта книга должна выйти в свет через неделю после моей смерти. Максимум через месяц, пока еще не забыт грандиозный юбилей.
— Твоя жизнь, Аркаша, не тянет на увлекательный роман. Однолюб, трудоголик. Нужен скандал.
— А ты его придумай. Опровержение написать будет некому. Я одинок, как перст. Кое-какие любопытные материальчики я тебе дам. Но они касаются моего отца. Я знаю, как моему папочке удалось выжить, а точнее жить и наслаждаться жизнью при Сталине, Хрущеве и Брежневе. Сохранился его архив. А яблоко от яблоньки недалеко падает. И народу плевать, каким я был пройдохой. Важно, что они будут помнить мое имя и узнавать мою музыку. А ты вернешь себе свои позиции. Мало того, я заплачу тебе гонорар. Какой тебе еще никто не платил. В гроб с собой ничего не положишь. А денег у меня хватает.
Павел Михайлович встал, долго расхаживал по кабинету, и что-то бормотал себе под нос.
— Не мельтеши, Павлик. У меня голова кружится.
— Ты хочешь, чтобы я состряпал поклеп на своего лучшего друга? Маразм!
— Сегодня все имеет свое новое название. Конкурс-кастинг, поклеп-пиар. Какое это имеет значение. Ты думаешь, кто-нибудь узнал бы о Казанове, если бы этот прохвост на склоне лет не написал о своей распутной жизни шеститомный труд. Но как написал, стервец! Пятьсот лет слава его не угасает. И кому какое дело, сколько раз он болел сифилисом!
В паше время скандальная история может стать бестселлером, если ты успеешь положить готовую книгу на еще не увядшие венки моей могилы. Ложка хороша к обеду.
— Здесь с тобой никто не спорит. Вспомнить хотя бы сериалы, снятые по моим книгам. Как только на экраны ящиков выходит сериал, тут же появляется издание с лицами актеров на обложке. Тираж разлетается вдвое быстрее. Важно не упустить момент.
— Созрел?
— Мне нужно подумать.
— Три дня. У меня слишком мало времени, а я хочу успеть прочитать рукопись до того, как меня положат в гроб.
— Успеешь. Кроме последней главы.
— Это что за ограничения?
— Потому что тебя будут класть в гроб в последней главе. А как это произойдет, мы с тобой не знаем. Пусть финал станет единственным правдивым местом. Похороны, это море свидетелей. Прочитав подробный правдивый конец, они поверят и той чепухе, что написана на остальных страницах.
— Вот теперь я тебя узнаю.
2.
Кажется, он немного перебрал. Садиться за руль в таком состоянии рискованно, тем более, в час пик. Придется воспользоваться общественным транспортом. Своего рода экзотика. Павел Михайлович уже много лет не ездил на метро.
Далеко идти не пришлось, главное, не запутаться в переходах и пересадках.
Идея Аркаши приподняла ему настроение, только сейчас он не хотел ни о чем думать. Надо сменить режим на несколько дней, а потом на свежую голову все как следует обдумать и разложить по полочкам.
Сегодня надо отключиться, выдернуть шнур из розетки. Утром издатель его окунул в кипяток, а старый друг макнул его в ледяную воду. Равновесие потеряно. Срочно требуется коньяк. Еще несколько рюмок, и дело в шляпе. Но для должного возлияния требуется не только огненная жидкость, но и кровать, стоящая в нескольких шагах от бутылки.
Пустая, уже холостяцкая квартира его не пугала. Паша считал себя человеком самодостаточным. Одиночество — скорее хорошо, чем плохо. Правда, не хватает аплодисментов. Некому излить свои гениальные идеи. Нужен слушатель. Но иногда Павел любил порассуждать вслух без собеседников. Пообщаться с самим собой. Почему бы не поговорить с умным человеком.
Из вестибюля пахнуло прохладой. Потом турникет, эскалатор, станция, — и не так много народу, как ему представлялось. Какое счастье, тебя везут и не нужно нажимать на педали, крутить баранку и следить за светофорами и дорогой.
Он сидел в вагоне и оглядывал публику, давая каждому пассажиру характеристику. Наблюдательность и внимание к человеческому образу — черта важная и нужная человеку с его профессией. Павел любил наблюдать за людьми и давал им довольно точные характеристики. Многие знакомые его даже просили: «Глянь-ка на того типа, Паша. Что ты о нем думаешь?» Оценка давалась навскидку, в общих чертах и, как правило, он попадал в яблочко. Без деталей, разумеется. Сначала глаза, лицо, потом руки, затем движения. Одежда не имела значения. Деньги и вкус, по мнению писателя, не влияли на суть натуры, а только на характер. Скромно одетые смущались и прятались, сумочки из крокодиловой кожи и швейцарские часы выставлялись напоказ. Виновато воспитание. Не родительское, конечно, а многолетняя нищенская уравниловка.
Его взгляд остановился на красивом девичьем лице. Приятная барышня, ничего не скажешь. На вид лет двадцать шесть. Она, очевидно, почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд и, оторвавшись от чтения книги, осмотрелась. Он заметил тревогу в ее светло-зеленых глазах. Редкий цвет, яркий, лучистый. На мгновение их взгляды встретились. Одна-две секунды и все, девушка вернулась к чтению. Загадка. Глаза умные, осторожные, не желающие допускать к своей душе посторонних. И в то же время они его пронзили насквозь, как рентгеновский луч. Во всяком случае, девушка успела дать ему свою оценку. Правильную или нет, вопрос второстепенный. Красивые светло-русые волосы, густые, пышные, но небрежно заколоты в непонятную конфигурацию, которую трудно назвать прической. Шея, грудь, плечи, ноги, все творцом продумано и сделано на совесть. Есть чем полюбоваться. Только руки выбивались из общей картины. Красивые длинные пальцы, ухоженные ногти, но, похоже, что рукам пришлось поработать и немало. Натруженные жилки, мелкие шрамы, морщинки на запястьях. Интересный случай. Одета прилично, со вкусом. Золотишко поблескивает, но не украшает. Не сжилась она с золотом. Похожа на Золушку, у которой все карты легли как надо. Обручального кольца нет. Нашла богатого, как теперь говорят, спонсора? Скорее всего, так. Она не москвичка, это бесспорно. Кто-то привез ее с периферии, соблазнив столицей. Но не бизнесом. Иначе она не ехала бы в метро, а стояла бы в пробках, проклиная светофоры. Сколько же еще можно найти противоречий в данном объекте, пока она не встанет и не выйдет из вагона!
Тут она перевернула страницу, и он увидел знакомую обложку. Загадочная красотка читала его книгу. К сожалению, не лучшую из написанных. Павел помимо мании величия обладал трезвой самооценкой, и даже самокритичностью. Он трезво оценивал все свои шедевры. Этот роман дерьмо, с ним я промахнулся, а этот удался. Что касается мании величия, то говорить о медицинском диагнозе не приходится. Еще кто-то из великих сказал: «Если ты не считаешь себя, по меньшей мере, Чеховым, то незачем брать в руки перо».
Главное сейчас не думать, а действовать. Павел лет двадцать как не знакомился с девушками на улице и забыл, с чего надо начинать. Но если строить планы, то вовсе ничего не выйдет. Тут надо идти в атаку, а не выстраивать стратегию. Перед ним читатель. Не совсем обычный по его меркам, но тем интереснее.
