Мягкотелые, безоружные безери, не приспособленные к жизни вне моря… Извинения Шан значат для них очень мало.
Арас протянул ей руку.
— Ну же. Они не придут. Несколько недель они не поднимались к поверхности. Пошли, поедим.
Он будто смотрел на ребенка, изуродованного шрамами — шрамами от пожара, который разгорелся по его, Араса, вине.
Вечный упрек в неосторожности… Хотя это он сделал специально. Шан старалась приспособиться к с'наатату, и это давалось ей нелегко. А какой выбор у меня был? Она бы умерла, если бы я ее не заразил! Одна ко он сам понимал, каково это, — просыпаться, не зная, каким еще изменениям подвергли твое тело крошечные симбионты. Арас видел, что с'наатат делал со многими другими, но ни разу не наблюдал одинаковых изменений.
Конечно, из всех ее проблем эта самая маленькая. Со временем — а у Шан впереди много, очень много времени — ей придется столкнуться с одиночеством, потому что те, кого она любит, будут стареть и умирать, и в конце концов с ней останется только он. Что ж, таков его долг.
Но она права. Могло быть и хуже.
Не исключено, что она унаследовала бы чужую память.
— Умираю с голоду, — сказала она. Перестраивая генетические цепочки, с'наатат требовал больших затрат энергии. — Похлебки бы чечевичной… Прелесть! И еще рулетиков с грецкими орехами…
— Пойдем, посмотрим, что найдется в столовой.
По равнине, где сквозь снег начала пробиваться серо-голубая травка, они зашагали обратно в Константин. Обычно Арасу удавалось видеть лишь то, что есть, но сегодня образы прошлого вторглись в картину настоящего.
Шан шла через пустошь, но Арас шагал по исчезнувшему городу исенджи, Мджату, по главной улице, застроенной высокими домами. От Мджата не осталось ничего, но Арас точно помнил расположение улиц. Ему не нужно было смотреть на геофизические снимки гефес, запечатлевшие призрак цивилизации исенджи, чтобы вспомнить те дороги, потому что он чертил их карты.
И он же стер их с лица планеты.
Он затопил города огнем, вырезал исенджи и выпустил нанитов-утилизаторов, которые пожрали опустевшие дома. Это произошло пять сотен лет назад по календарю Константина, но он помнил все до последней мелочи, и не только со своей точки зрения. Тогда он еще не знал, что исенджи обладают генетической памятью.
— Мне жаль. Но я не мог иначе.
Шан показалось, что он обращается к ней.
— Не надо извиняться. — Она взяла его под руку. — Все в порядке.
Не считая краткой вспышки гнева, когда она обнаружила, что инфицирована, Шан больше ни разу не предъявила ему обвинений и не выдала жалости к себе. Это восхищало его. Кроме того, так ей будет гораздо легче адаптироваться к новому миру.
Могло быть и хуже.
Арас пересекал невидимую центральную площадь Мджата. Скажем, генетическая память вполне подошла бы на роль этого «хуже». Она, наверное, страшнее всего — когтей, рудиментарных крыльев, тысяч других осколков генетического материала, которые с'наатат подбирал, встраивал в геном хозяина и иногда отбрасывал.
Теперь Арас избавился от видений Мджата и вернулся в маленький мир людей, ставший ему домом на два века. Вес'едж, планета, где он родился, висела в небе подобно огромной ущербной луне, и он совсем по ней не скучал.
Биобарьер тихонько затрещал, когда они проникли в изолированную, контролируемую среду Константина. Арас ступал предельно осторожно, чтобы не задеть озимую капусту, которая напоминала снежные скульптуры.
Вес'хар не знали ни скульптуры, ни поэзии, ни музыки. Арас уже почти постиг смысл этих понятий, но не до конца. Он получил много от человеческого ДНК: очевидно, с'наатат нашел эти гены в отмерших клетках кожи и в бактериях, и они ему полюбились, но Арас так и не понял любви человека к заведомо ненастоящему. Раньше он часто спрашивал себя, почему симбионт тратит столько энергии на изменение его внешности и создание из него лже-человека. И только через некоторое время понял, что именно с'наатат дал ему, чтобы тот выжил. С'наатат пытался помочь ему влиться в человеческое общество. Казалось, симбионт знал, что Арас в своем мире — вечный изгой.
И знал, насколько сильно «хозяин» нуждается в единении с другими.
* * *
Малколм Окурт на это не подписывался. Он так и сказал Линдсей Невилл. Он воспринял это как неуважение. И еще он сказал, что с него хватит корабля с гражданскими на борту, и поэтому он не собирается лезть в политические дрязги. Линдсей не знала ни одного человека, который мог бы вот так плеваться словами, сохраняя полнейшее внешнее хладнокровие. Он получил приказ довести до конца миссию «Фетиды». Об инопланетянах, тем более о четырех разделенных цивилизациях, никто не заикался.
— Думал, вы захотите убраться отсюда как можно скорее, — заметил он.
Линдсей сделала паузу, причем вовсе не для драматического эффекта.
— У меня есть незаконченное дело. Я потеряла сына на этой планете, — проговорила она наконец.
Окурт прекрасно это знал. Линдсей лишь хотела напомнить ему, что временами ей нужны кое-какие уступки. Она совсем не чувствовала боли, по крайней мере сейчас, а если бы чувствовала, то раскололась бы на части и умерла, но, как она сказала Окурту, перед ней еще стояла невыполненная задача, которая требовала завершения.
Она остановилась и взглянула на биоэкран — вживленный в ладонь компьютерный дисплей. Линдсей не могла погасить его, зато отключила функции наблюдения. Данные о работе биосистем ее товарищей, находящихся в криосне, не менялись, и потому казалось, что они мертвы. Это невероятно угнетало Линдсей.
Окурт наверняка перехватил ее взгляд.
— Эти штуки не выпускают уже много лет, — бросил Окурт. — Очень уж они ненадежны.
Значит, ни у кого таких нет — кроме нее и нескольких морских пехотинцев, которые теперь летят домой. Она повернула руку — положила ладонь на стол.
Нервничая, Окурт обычно вертел кофейную чашку на блюдце. Сейчас он занимался именно этим.
— Возможно, мы могли бы помочь, если бы нам дали доступ.
— Знаю. — Линдсей рисовала в блокноте параллельные линии. Каждая следующая — темнее, глубже, резче. — У вас есть приказы касательно Франкленд?
— Сейчас мы возвращаемся на Землю. Нет смысла бодаться с вес'хар по этому поводу, очень уж они сильны. Если у нее и правда есть то, о чем вы говорите, найдутся и другие пути, чтобы это заполучить. Мне по горло хватает того, что надо задабривать исенджи, да еще так, чтобы вес'хар не поняли, что мы лижем задницы и им, и их врагам.
— Я все равно считаю, что такая двойная игра — просто попытка усидеть на двух стульях.
— Нет, это дипломатия. Это как поставлять оружие обеим воюющим сторонам.
— Вес'хар не ведут дела на нейтральных территориях.
