— Как тебя зовут? — спросила Аксинья Потаповна.
— Пай Сюн, — ответило чёрно-белое существо, не оборачиваясь. — Я девочка Панда.
— Стесняюсь, — сказала девочка Панда и совсем сгорбилась, глядя себе в живот. Но грызть прутик не перестала.
— Вот такие разные пионеры, — подвела итог Аксинья Потаповна. — Значит, чёрный Тедди — это раз, лохматый Бхалу — два, бабушка Коала у меня на шее — три, девочка Пай Сюн — четыре. А пятый?
— Купаться ушёл, — подсказал Тедди.
— Правильно. Только что-то не видно его и не слышно. Умка! Охохонюшки! Как бы не утонул.
И медведица тяжёлыми скачками побежала к речке.
Коала только покрепче вцепилась в шерсть на медведицыном загривке, а трое остальных медвежат поспешили следом.
Но навстречу им из реки поднялся фонтан брызг, с фырком разлетелся в стороны — и на берегу объявился мокрый и довольный Умка. А в зубах у него трепыхалась серебристая рыба!
Разве это деревья?
Умка разжал зубы, рыбка ударила по земле хвостом и отскочила под ноги лохматому Бхалу.
— Ой, фто это?! — отпрянул Бхалу. Он никогда в жизни не видел рыбы.
— Вау, рыба! — завистливо сказал Тедди. — Где взял?
— В реке, — ответил Умка и ещё раз отряхнул от воды свою густую шубу. — Там ещё есть.
Аксинья Потаповна недоверчиво понюхала рыбку и сказала:
— Это голец. А настоящей рыбы в эту пору ещё не бывает.
Умка пожал плечами: не бывает так не бывает. Придавил гольца передней лапой и с аппетитом съел.
У чёрного Тедди прямо слюнки потекли:
— Я тоже хочу рыбу.
— Рыбы нет, — назидательно сказала вожатая, — медведи в июне питаются растениями. Сейчас пойдём на завтрак в заросли.
— У-у-у, в джунгли? — обрадовался Бхалу.
Что такое «джунгли», медведица не знала и сказала:
— Увидишь.
А белый Умка заявил:
— Я наелся. Я хочу спать. — И прямо тут же на месте повалился на бок и закрыл глаза.
— Да брось ты прикидываться, эскимос, — потряс его за плечо Тедди. — Вставай, на завтрак пойдём.
Но Умка самым честным образом крепко спал. И даже не слышал, как Аксинья Потаповна взяла его зубами за шкирку и понесла.
— А у ваф в джунглях ефть муравейники? — спросил Бхалу.
(Тут надо пояснить, что все медведи-губачи немного шепелявят: так уж у них устроены передние зубы.)
— Ефть, ефть, — пропыхтела вожатая, у которой в зубах висел спящий Умка.
— У-у-у, а вкуфные?
(Пожалуй, я больше не буду передразнивать, как губачи шепелявят. Они ведь не нарочно.)
— У-у-у, а вкусные?
— Вкуфные, — ответила медведица. Потом опустила Умку на траву, чтобы передохнуть, и повторила: — Вкусные.
Тут — как всегда, неожиданно — заговорила маленькая бабушка Коала, ехавшая на Аксинье Потаповне верхом:
— Коалы живут на деревьях. Где у вас деревья?
— Да вот же вокруг деревья, — показала медведица. — Вот берёзы, вот ива, вот ольха.
А Умка проснулся, открыл глаза, открыл рот и сказал:
— Это для неё очень большие деревья. Вот у нас в тундре деревья нормальные — по брюшко высотой.
— У-у, по брюшко — это не деревья, а дохлые кустики, — поправил Бхалу. — А нормальные растут в джунглях — до неба.
— А вот врать не надо, — посоветовал Умка. — Или, может, у вас небо низкое?
— А вот узнаем, кто врёт, — сказал губач Бхалу и толкнул Умку, опрокидывая на траву.
— Большие деревья! — рявкнул Умка и обхватил Бхалу поперёк живота.
— Маленькие! — прорычал тот и перекатил Умку через себя.
— Самые большие деревья — в Америке, — ревниво сказал чёрный Тедди и тоже ринулся в схватку. — И самые маленькие — в Америке, — добавил он, ногами отпихивая губача, а зубами пытаясь схватить мохнатое белое ухо.
Застенчивая девочка Панда в потасовку не лезла. Размеры камчатских деревьев её вполне устраивали. К примеру, ива — легко залезть и дотянуться до вкусных зелёных веточек.
Вот и сидела Панда на иве и спокойно пожёвывала ветки.
— Ладно, — сказала медведица Аксинья Потаповна. — Порезвились — идём дальше. Прекращайте возню, говорю.
Где там «прекращайте»! Борьба кипела вовсю!
— Большие!
— Маленькие!
— В Амер-рике!
— В тундрре!
— В джунглях!
— Р-р-р!!!
— А мой старший брат тебя одной лапой!
— А мой дядя Гризли твоего брата…
— Ах так, — сказала тогда вожатая и отвесила три точных шлепка своей медвежьей лапой. И в разные стороны раскатились три шерстяных клубка — чёрный, белый и самый лохматый, рыжий.
Снова разноцветный медвежий отряд пустился в путь и вскоре прикосолапил в заросли.
Ну и заросли это были!
— Вау! — воскликнул Тедди, оглядываясь.
— У-у-у, это джунгли? — спросил Бхалу.
— Это бамбук? — спросила Панда.
— Это высокотравье, — сказала Аксинья Потаповна торжественно.
А маленькая серая бабушка Коала медленно покачала пальцем и произнесла:
— Драться нехорошо!
Травоедение
Высокотравье — это не просто высокие травы. Это такие высокие травы, что взрослой медведице надо на задние лапы встать, а передние вверх поднять, чтобы до верхушек этих трав дотянуться. А широкие листья почти сплошь заслоняют небо. Сквозь них даже солнечный свет становится зелёным — очень красиво.
— Хи-хи, Зелёный Медведь, — Тедди показал на Умку.
— Кто не голодный, может урока не слушать, — сказала медведица. — Смотрите, это всё можно есть. — И она с треском заломила ближайший стебель. — Вот шеломайник. Найдите такие же растения. Листья большими ладошами. Набиваем пасть и жуём: хрум, хрум, хрум.
— Хрум, хрум, хрум, — дружно повторили медвежата.
— Вкусно! А вот это морковник, листья метёлками. Чав, чав, чав. Корешок выдираем, от земли отряхиваем и тоже съедаем: чав, чав, чав!
— Чав, чав, чав, — прочавкали медвежата.
— Вкусно! А вот сладкая пучка, стебель — толстая трубка. Листья не трогаем, чтобы нос не обжечь! Кожицу с молочным соком счищаем, её не едят. Давай, Умка, помогу, вот так. А мякоть — объедение: м-м-м, хруп, хруп, хруп!
— М-м-м, хруп, хруп, хруп! — согласно прохрустели медвежата.
