— А вы всегда садитесь за стол без приглашения? — вспыхнула Дорис. Натолкнулась на его пристальный взгляд и смутилась. — То есть спасибо, мистер Тайлер. — Она внезапно почувствовала себя тем самым бастионом, который был атакован генералом Тайлером. Причем перевес в численности войск был явно на его стороне. — А как вы узнали, что этот шарф мой?
— Цвет платья, — лаконично ответил он и положил перед ней шафрановую полоску.
Дорис торопливо потянулась за ней, радуясь возможности спрятаться от его внимательных глаз. В его взгляде что-то менялось. Насмешка таяла, уступая место какому-то новому, проступающему из глубины чувству.
Тайлер и сам не понимал, почему он не может оторвать глаз от этой странной девушки. Какие изящные у нее пальцы. Тонкие запястья. Плавный изгиб шеи, нежная ямочка ключиц. Он внезапно понял, что очень хочет дотронуться до нее губами, ощутить под тонкой тканью платья ее разгоряченное тело… Хм.
— Я работаю топ-менеджером в крупной табачной компании. — Он сам не понял, зачем сказал это, может быть для того, чтобы разорвать то магнетическое притяжение, которое возникло между ними и готово было окончательно захлестнуть двух совершенно незнакомых друг другу людей. Мужчину и Женщину.
Да, именно так. Стив был изумлен тем, как внезапно и яростно проснулся в нем мужчина. Стив был красив и знал это. Он был успешен и богат и постоянно чувствовал свою власть, личную силу, воплощенную в его воле и деньгах. Недостатка в женщинах он не испытывал с четырнадцати лет. Сначала это были девочки-тинейджеры, горящие жаждой первооткрывательниц, потом пьяные от свободы однокурсницы, потом жадные до богатых женихов девицы из делового круга. Им всем было от него что-то нужно: престижа и зависти подруг, секса, денег, но не его самого. Рядом с этими женщинами он чувствовал себя инструментом для достижения желанного счастья. И ощущал каждой своей клеточкой свою непричастность к этому счастью. Как он сам относился к женщинам, с которыми спал и с которыми мог переспать, приложив более или менее значительные усилия? Разумеется, так же. Они давно потеряли для него свою индивидуальность и душу, став способом физического удовлетворения или продвижения по карьерной лестнице.
Внимательный и аналитический ум Стива уже давно вывел признаки одиноких (или готовых стать таковыми) искательниц выгодных браков. Вот сейчас он скажет ей, этой смущенной трепещущей девушке, о своем положении, и она превратится в такую же бездушную красивую куклу. Вот сейчас в этих топазовых глазах загорится знакомый болезненно алчный огонек — и тогда сказка лопнет, необъяснимое, потрясающее притяжение пропадет, мир снова станет бездушным и серым. «Я работаю топ-менеджером»…
А она молчит и недоуменно улыбается. Отводит рукой золотистую прядь, заслонившую лицо.
— А я учительница литературы.
— Ты совсем не похожа на школьную учительницу.
— У меня бакалаврская работа по поэзии Роберта Бернса. Может быть, слышали его «Честную бедность»?
— Нет, никогда. Расскажи.
Она рассказывает, и лицо ее, оживленное и чистое, движения ее губ, светящееся глаза, браслеты на тонком запястье становятся, внезапно и властно, центром его мира. Он слушает и не может наслушаться, а потом рассказывает сам. О себе, о своей мечте пройти по Амазонке сквозь не освоенные еще цивилизацией земли. И она смеется, и ее губы подрагивают в такт его рассказу. Они знают друг друга тысячу лет. Они понимают с полувзгляда то, что происходит в душе другого. И это самое важное в их жизни.
Резкий звук, непонятно откуда взявшийся, разрывает уединение маленького кафе. Она вздрагивает. Он досадливо морщится, о чем-то вспоминая. Это телефон. В кармане его пиджака надрывается требовательный, беспощадный звонок.
— Да, Майкл. Да, разумеется. Через десять минут, как договаривались. — Он встает, накидывая пиджак. На его лицо снова неумолимо опускается маска целеустремленного и циничного бизнесмена.
Она молчит и смотрит на него, не зная, что сказать.
Он поворачивается к ней, на мгновение его глаза снова становятся живыми.
— Позвони мне, слышишь, Дорис? Обязательно позвони. — Он кладет ей в руку визитку.
— Да…
Тихо звякает дверной колокольчик. Она остается. Одна?..
Машинально, почти не понимая, что происходит вокруг, Дорис Кэмпбел брела по улицам города. Она не замечала палящего зноя, который разливало слепящее полуденное солнце, не слышала гудков машин, обиженно проносившихся в паре метров от ее тонкой фигурки.
В ушах у нее все еще звучал его голос, глубокий и сильный. Щеки еще горели под его взглядом. А перед глазами плыли образы его мира — мужского мира красоты и жестокости, полного смертельно опасных диких зверей, непроходимых дебрей и стремительного течения.
Как странно, думала Дорис, он рассказывал о своей мечте, а ведь и жизнь он себе выбрал такую. Не столь красивую и чистую, как мир Амазонки, но столь же беспощадную и неудержимую. И как же он чертовски красив! Наверное, у него куча женщин. И любовью он занимается так же яростно и страстно, как и живет.
Дорис закусила губу. Она не помнила, когда последний раз испытывала такое возбуждение от близости мужчины. И испытывала ли его вообще. Ее грудь напряглась, хотелось выгнуться, плотно сжать ноги и застонать. В предвкушении, предчувствии чего-то надвигающегося, жаркого, не дающего дышать и думать. Господи, какая же я счастливая!
Добравшись до дома, Дорис первым делом залезла под душ. Это было одно из ее «патентованных» средств, которое применялось в экстренных случаях. Оно было изобретено Дорис еще в колледже, когда после развеселой вечеринки, затянувшейся до утра, требовалось как можно скорее привести себя в человеческий облик. Процедура заключалась в помещении своего доверчивого и размякшего тела в теплый душ, который под влиянием коварной воли Дорис вскоре доводился до состояния едва выносимого кипятка. А потом одним движением неумолимой руки превращался в ледяной каскад. Болезненно. Зато действует безотказно.
Дорис проторчала в ванной целую вечность. Как все-таки здорово жить одной, когда никто не вторгается в твое уединение и можно расслабляться и приводить в порядок мысли и тело столько, сколько твоей душе угодно! Например, можно после душа бродить по квартире голышом, не опасаясь оскорбить чьего-нибудь утонченного вкуса. А потом, забредя в кухню, внезапно почувствовать непреодолимый голод и жадно вгрызться в кусок ароматного бекона прямо у холодильника, еще изучая содержимое всевозможных пакетов, баночек и коробочек со снедью.
Дожевав бекон и обнаружив себя все еще раздетой, но уже гораздо более вменяемой, Дорис решила, что назрела необходимость заняться своей внешностью. Накинув на ходу гипюровый пеньюар, она занялась рассмотрением визиток известных ей салонов. Она не понимала еще, что с ней произошло. Она внезапно увидела мир не таким, каким видела его на протяжении последних нескольких лет. Не как интеллектуальная и выдержанная школьная учительница, с утра и до вечера, изо дня в день живущая по сухим строгим правилам, а как красивая и чувственная молодая женщина. Дорис на мгновение остановила руку, готовую нажать клавишу вызова. Красивая? Она не думала о себе как о красивой уже почти два года. И уже почти два года у нее не было мужчины. Мерзавец Дейв. Дорис тряхнула головой, отгоняя болезненные воспоминания, и решительно нажала кнопку телефона.
