— Значит, ты — Вера? — спросила меня та, что не пошла с ними. Я вдруг ее вспомнила: она сидела в приемной отца в министерстве.
— А вы? — спросила я.
— А я — Настя.
— Значит, это вы увели мужа у моей матери и это у вас его увела «мисс-92»?
— Эта мисс — большая сука, — сказала Настя.
— Не большая, а высокая. Метр восемьдесят пять, — поправила я ее.
— Ладно, высокая, но и сука большая, прости меня Господи, что плохо говорю о покойнице. — Настя перекрестилась. — Пошли, тут за углом есть бар, мне надо выпить.
— Я останусь здесь, с отцом.
Мне, конечно, хотелось поговорить с Настей, но я уже давно не соглашаюсь сразу. Я очень гордилась тем, что научилась говорить «нет».
— Еще наостаешься. Им сегодня врачи занимаются. Нас сейчас выгонят и даже тебя не пустят. Попытайся после пяти, когда врачи уйдут по домам. С дежурными легче договориться. Пошли!
И я пошла. Мы зашли в совсем пустой бар. Бармен, а может быть ученик бармена, парень лет восемнадцати в белой рубашке и галстуке-бабочке, читал за стойкой газету «Сегодня».
Настя выбрала столик в углу, из которого просматривался весь бар. Молодой человек не торопился.
— Эй, подними задницу, — сказала Настя. — Дамы пришли.
Бармен отложил газету, подошел к нашему столику и положил меню перед Настей. Он в ней сразу признал главную и платежеспособную. Настя отодвинула меню ко мне. Я быстро пробежала его по цифрам: не по карману!..
— Мне только минеральную, — сказала я.
— Я пригласила — я плачу. Что будешь пить? Виски с содовой или джин с тоником?
— Минеральную.
— Два джина с тоником, два салата из крабов, орешки.
Бармен смотрел на Настю, как смотрят ученики, если у тебя что-то не в порядке с одеждой. Я тоже посмотрела на нее. Лучи солнца освещали ее, свободная кофта просвечивала ее довольно большую грудь.
— Как тебе моя грудь? — поинтересовалась Настя.
— Класс! — тут же ответил бармен.
— Ну, может быть, не совсем классической формы, но еще вполне.
— Вполне, — подтвердил бармен.
— Топай, — приказала Настя. — Каждая минута задержки — это уменьшение чаевых.
Бармен быстро двинулся к стойке.
Мне все больше нравилась Настя.
— Насколько серьезно с отцом? — спросила я.
— Твой отец — сукин сын, — ответила Настя.
— И он тоже? — спросила я.
— Да. Я вызвала Гузмана. Иван доверяет только своим. Гузман говорит, что будет операция на позвоночнике. У Ивана травма позвоночника и отнялись ноги. Гузман ему говорит, если не будет осложнений, через полгода встанешь на ноги.
— А если будут осложнения? — спросила я.
— То же самое спросил и твой отец. Гузман ему ответил: «Рузвельт, передвигаясь в коляске, три срока был президентом США, а твоя компания — не Соединенные Штаты». И знаешь, что спросил Иван?
— Что?
— Ладно, говорит, пусть ноги не двигаются, а член будет двигаться? Сукин сын. Еще жену не похоронил, а уже о своем члене думает.
Я не заметила, как выпила джин с тоником, но почувствовала, что у меня уже появилась плавность в движениях: я утром выпила только кофе, и алкоголь уже начал действовать.
— И что ответил Гузман? — спросила я.
— Что будет двигаться!
— А что ответил отец?
— Что тогда нет проблем.
— Может быть, так оно и есть.
— Может быть, — согласилась Настя. — Давай еще по одному джину!
— Я уже плыву. Пропущу.
— Сынок! Принеси еще один джин, — попросила Настя. — Может, в последний раз гуляю. Будильник меня уволит первой.
— А кто такой Будильник?
— Первый, он же главный заместитель Ивана. Это он выразил тебе сочувствие. Я его ненавижу.
— А мне он понравился.
— А ты заметила, как он на тебя смотрел?
— Как?
— А никак. Как на табуретку. Такие на учительницах не женятся.
— И зря. Многое теряют. А почему он Будильник? Он всех будит?
— Потому что он точен, как будильник. Он не человек. Он механизм. У него все по расписанию. Понедельник — теннис и сауна. Вторник и среда — театр или Консерватория. Четверг — библиотека.
— Он и читает? — вставила я.
— Он пишет диссертацию. Пятница — ночной клуб. Субботу и воскресенье он проводит за городом, но никто не знает где и с кем. Он меня ненавидит.
— За что?
Бармен принес джин с тоником. Я попросила бутерброды. Бармен принес с осетриной. Я считала быстро — на кофе у меня денег уже не оставалось.
— За что? — повторила я.
— Потому что я когда-то спала с Иваном, потому что я с Иваном на «ты», потому что, прежде чем принять решение, Иван советуется со мной.
— И поступает, как советуете вы? — спросила я.
— Да.
— Тогда посоветуйте, чтобы отец уволил Будильника, и никаких проблем.
Настя внимательно посмотрела на меня. Я ей улыбнулась. Я всегда улыбаюсь, когда говорю гадости.
— А ты, наверное, сучонка? — предположила Настя после небольшой паузы.
— Конечно, — согласилась я. — Но немного. А вы?
— Когда-то я была большой сукой…
Меня заносило, я этого совсем не хотела, Настя мне нравилась, и я ей об этом сказала:
— А вы мне понравились.
— Не скажу, что я от тебя в восторге, — ответила Настя, — но дело с тобою, наверное, можно иметь. Ты не такая уж мышка, как показалось вначале.
— Это вы об одежде?
— И об одежде тоже.
— Учительницы, как разведчики, не должны выделяться, иначе ученики будут не слушать тебя, а разглядывать. От меня очень пахнет алкоголем?
Настя открыла сумочку, достала коробочку и вытряхнула из нее небольшую пастилку.
— Пососи. Отбивает запах. Держу для ГАИ.
— А вы за рулем?
— Всегда, — ответила Настя.
— Сейчас, может быть, не стоит садиться за руль? — предположила я.
— Два джина — это меньше моей нормы. Я не сажусь за руль после пяти.
Я достала кошелек и начала отсчитывать половину.
— В следующий раз заплатишь, — сказала Настя.
— Следующего раза может и не быть.
— Будет. И не один.
Мы вышли из прохладного бара в уже нагретые московские улицы. Я дошла с Настей до ее «девятки». Она села, вставила ключ в замок зажигания, тронулась с места, посигналила мне, перестроилась во второй, потом в третий ряд. На все это ей потребовалось не больше семи секунд.
