Книга Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Оказалось, что единственный рейс, на который еще осталисьбилеты, вылетал в полдень, так что у меня было около пяти часов, чтобы поспатьи мчаться в аэропорт. И еще я пропустила занятия по кенпо - это такой видкарате, который я месяца полтора назад начала изучать. И с удовольствиемпредпочла бы очутиться в зале, а не в самолете. Терпеть не могу летать, ипоследнее время мне это приходилось делать чертовски много. Привычка притупилаужас, но фобия все равно осталась. Противно сидеть в самолете, который ведеткто-то, кого я вообще не знаю и лично не проверила на наркотики. Я вообще неслишком склонна доверять кому бы то ни было.

Авиакомпании тоже доверчивостью не отличаются. Провезти насамолете скрытое оружие - это бочка геморроя. Сначала мне пришлось прослушатьдвухчасовой курс федерации гражданской авиации о правилах провоза скрытогооружия в самолете. И получить свидетельство, что я этот курс прослушала, - безнего меня не пустили бы на борт. Еще у меня было письмо, сообщающее, что янахожусь при исполнении официального задания, для которого мне необходимо иметьпри себе ствол. Сержант Рудольф (Дольф) Сторр из Региональной ГруппыРасследования Противоестественных Событий сделал мне факс на бланке группы спотрясающим понтом. Мне нужно было что-то от настоящего полицейского, чтобылегитимизировать мой статус. Если бы я действительно летела по делу полиции,даже если бы Дольф не участвовал в нем прямо, он бы дал мне все что нужно, какобычно и делал. А если Эдуард попросил бы меня помочь ему в неофициальном(читай - незаконном) деле, я бы к Дольфу и не сунулась. Олицетворенный Закон иПорядок не слишком обожал Эдуарда, он же Тед Форрестер. Слишком часто Тедоказывался там, где на земле валялись трупы. И потому Дольф ему не осободоверял.

В окно я не глядела. Я читала и пыталась себя уговорить, чтоя просто в очень тесном автобусе. Давно уже я решила, что летать не люблю еще ииз-за клаустрофобии. Набитый до отказа "Боинг-727" - этодействительно настолько замкнутое пространство, что дышать трудно. Включиввентилятор над сиденьем, я стала читать - Шерон Шинн. В нее я верила - онасможет удержать мое внимание даже на высоте нескольких сотен футов над землей,когда лишь тонкий слой металла отделяет меня от вечности.

Так что я не могу вам рассказать, как выглядит Альбукерк сптичьего полета, а дорожка, которая вела в аэропорт от самолета, ничем неотличалась от других таких же. Даже в туннеле ощущался жар, невидимой рукойдавящий сквозь пластик. В Сент-Луисе могла быть весна, но в Альбукерке уженаступило лето. Я стала выискивать в толпе Эдуарда и посмотрела мимо него, покасообразила, что это он. Я почти не узнала его сразу, потому что он был в шляпе.Ковбойской шляпе с затянутым за ленту пучком перьев, но вообще-то шляпа былаизрядно поношенной. Поля с обеих сторон загибались вверх, будто Эдуард всевремя ломал жесткую материю, пока она не приняла новую форму под воздействиемнастойчиво мнущих ее рук. Рубашка белая, с короткими рукавами, какие продаютсяв любом универмаге. И к ней - темно-синие джинсы, с виду новые, а также парапоходных ботинок, которую обновкой никак не назовешь.

Походные ботинки? У Эдуарда? Он никогда не производил впечатлениесельского парня - истинный городской житель. Но вот он стоит и чувствует себявполне комфортно. Однако никакого сходства с Эдуардом не было, пока я неглянула ему в глаза. Заверни его во что угодно, замаскируй как хочешь, оденькак Принца в "Спящей Красавице" из Диснейленда, но загляни только емув глаза - заорешь и дашь деру.

Они были синие и холодные, как зимнее небо. С этимибелокурыми волосами, с утонченной бледностью Эдуард был олицетворением БАСПа.[1] И умел выглядеть безобидно, если хотел. Актер он былпревосходный, но глаза его выдавали, когда он не заботился придать им нужноевыражение. Они очень затруднялись выполнять функцию зеркала души, посколькутаковой не было у Эдуарда.

Он улыбнулся мне, и глаза его оттаяли, словно тронутыеслабой теплотой. Он был рад меня видеть, неподдельно рад - насколько вообще могбы обрадоваться кому-либо. И это тревожило, потому что Эдуард главным образомлюбил меня потому, что вместе мы всегда убивали больше народу, чем в одиночку.По крайней мере я. Насколько я понимаю, Эдуард вполне мог косить целые армии икогда меня нет.

- Привет, Анита!

- Привет, Эдуард.

Улыбка расплылась до ушей.

- Кажется, ты не рада меня видеть?

- Меня тревожит, Эдуард, что ты так рад мне. С моим приездомты почувствовал облегчение, и это меня пугает.

Улыбка растаяла, и вся доброжелательность, гостеприимство,веселье утекли прочь с его лица, как вода из треснувшего стакана - досуха.