Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190
— Но мой отец поддерживал Юлия Цезаря, — возразил Ирод. — Мне только надо убедить Марка Антония, что, если мне разрешат жить в Иудее, я всегда буду на стороне Рима. Он был в Сирии несколько лет назад, когда Габиний был ее губернатором, так что он знает, какой беспокойный народ евреи. Но вспомнит ли он, что мой отец помогал Цезарю?
— Хм, — промычал Деллий, щурясь на радугу водяных брызг, бьющих изо рта дельфина. — Почему Марк Антоний должен помнить об этом, если совсем недавно ты был человеком Кассия? Догадываюсь, как и твой отец до своей смерти.
— Я неплохой адвокат и смогу защитить себя.
— При условии, что тебе дадут шанс.
Деллий поднялся, тепло пожал руку Ирода.
— Желаю тебе успеха, Ирод из Иудеи. Если я сумею помочь тебе, то помогу.
— Я буду очень благодарен тебе.
— Ерунда! — засмеялся Деллий, уходя. — Нет у тебя таких денег.
Марк Антоний был на удивление трезв с тех пор, как отправился на Восток, однако шестьдесят человек в его окружении ожидали, что Никомедия увидит сибарита Антония. По этой же причине, узнав о его появлении по соседству, из Византия поспешила труппа музыкантов и танцоров, поскольку от Испании до Вавилонии каждый член общества поклонников Диониса знал имя Марка Антония. К всеобщему изумлению, Антоний отпустил музыкантов, дав им золото, и продолжал оставаться трезвым, хотя и с тоскливым выражением на красивом, но временами отталкивающем лице.
— Ничего не поделаешь, Попликола, — вздохнув, сказал он своему лучшему другу. — Ты видел, сколько монархов стояло вдоль дороги, когда мы въезжали? Сколько их устремилось в залы, как только распорядитель открыл двери? Все они здесь, чтобы пойти маршем на Рим — и на меня. Но я не позволю этому случиться. Я выбрал Восток не как судебный пристав, намеренный реквизировать все богатства, коими Восток обладает в таком изобилии. Поэтому я буду сидеть и судить от имени Рима с ясной головой и со спокойным желудком. Луций, ты помнишь, как возмутился Цицерон, когда меня вырвало прямо на твою тогу на ростре? — засмеялся Антоний. — Сначала дело, Антоний, дело! — обратился он к себе самому. — Они провозгласили меня новым Дионисом, но они скоро увидят, что на это время я — суровый старый Сатурн. — В коричнево-рыжих глазах, слишком маленьких и близко посаженных, чтобы понравиться портретисту, блеснул озорной огонек. — Новый Дионис! Бог войны и удовольствий. Должен сказать, мне нравится это сравнение. Лучшее, что они сделали для Цезаря, — провозгласили его просто богом.
Зная Антония еще с детства, Попликола не сказал, что просто бог выше бога, посвященного тому или иному. Его главной заботой было следить за Марком, чтобы он не утрачивал дееспособности, поэтому он с облегчением выслушал речь Антония. Таков был Антоний. Он мог вдруг прервать попойки, иногда длившиеся месяцами, особенно когда на первый план выступало его чувство самосохранения. Точно так, как это произошло сейчас. И Антоний был прав. Нашествие монархов означало неприятности и тяжелую работу, поэтому ему надо было узнать их всех и решить, какие правители сохранят свои троны, а какие — потеряют. Другими словами, какие правители лучше для Рима.
Учитывая все это, у Деллия появилась слабая надежда, что в Никомедии он достигнет своей цели и станет ближе к Антонию. В дело вмешалась Фортуна, начиная с приказа Антония, что обед будет не в середине дня, а позже. И когда взгляд Антония скользил по шестидесяти римлянам, входившим в столовую, по непонятной причине он остановился на Квинте Деллии. Было в нем что-то, что нравилось великому человеку, хотя он не мог сказать, что именно. Может быть, Квинт Деллий обладал свойством успокаивать, которое он, как бальзам, наносил толстым слоем на самые неприятные темы.
— Стой, Деллий! — рявкнул Антоний. — Присоединяйся ко мне и Попликоле!
Братья Децидия Саксы, Барбатий и несколько других ощетинились, но никто не промолвил ни слова, когда обрадованный Деллий сбросил на пол тогу и сел на край ложа, образующего низ буквы «и». Пока слуга поднимал тогу и складывал ее — трудная работа! — другой слуга снял с Деллия обувь и обмыл его ноги. Деллий не допустил ошибки и не сел на locus consularis. Туда сядет Антоний, а Попликола займет середину. Деллию отводится дальний конец ложа, наименее желаемое место, но какой взлет для него! Он чувствовал, как все присутствующие сверлят его взглядами, пытаясь догадаться, что он сделал такого, чтобы заслужить это продвижение.
Еда была хорошая, хоть и не совсем римская: слишком много баранины, отварной рыбы, странные приправы, незнакомые соусы. Однако присутствовал слуга, ответственный за перец, со ступкой и пестиком. И если римлянин щелчком пальцев потребует свежемолотого перца, то все станет съедобным, даже германская вареная говядина. Было вдоволь самосского вина, хотя и разбавленного водой. Как только Деллий увидел, что Антоний пьет его с водой, он сделал то же самое.
Сначала Антоний молчал, но, когда унесли главные блюда и подали сласти, он громко рыгнул, похлопал по своему плоскому животу и довольно вздохнул.
— Деллий, что ты думаешь об этом сборище царей и принцев? — приветливо спросил он.
— Очень странные люди, Марк Антоний, особенно для того, кто никогда не был на Востоке.
— Странные? Ага, странные, согласен! Хитрые, как помойные крысы, у них больше лиц, чем у Януса, и кинжалы такие острые, что ты не почувствуешь, как они окажутся у тебя между ребер. Удивительно, что они поддерживали Брута и Кассия против меня.
— Не так уж удивительно, — промолвил Попликола, который очень любил сладкое и наслаждался засахаренным в меду кунжутом. — Они допустили ту же ошибку с Цезарем, поддержав Помпея Магна. Ты вел кампании на Западе, как и Цезарь. Они не знали тебя. Брут был никем, но Гай Кассий представлял для них некую магическую фигуру. Он избежал смерти с Крассом у Карр, потом очень хорошо управлял Сирией уже в зрелом возрасте тридцати лет. О Кассии ходили легенды.
— Я согласен, — сказал Деллий. — Их мир ограничен восточным концом Нашего моря. Что происходит в обеих Испаниях и Галлиях на западном конце — неизвестно.
— Правильно. — Антоний скривился при виде сладких блюд на низком столе перед ложем. — Попликола, вымой лицо! Я не знаю, как ты можешь переваривать эту медовую кашу.
Попликола отодвинулся назад, а Антоний взглянул на Деллия с выражением, которое говорило, что он понимает многое из того, что Деллий надеялся утаить: бедность, статус «нового человека», чрезмерные амбиции.
— Привлек ли кто-то из этих помойных крыс твое внимание, Деллий?
— Один, Марк Антоний. Еврей по имени Ирод.
— Ага! Роза среди пяти сорняков.
— Его метафора была птичья — сокол среди пяти воробьев.
Антоний утробно засмеялся.
— Ну, при наличии Деиотара, Ариобарзана и Фарнака не думаю, что у меня хватит времени оказать внимание полудюжине задиристых евреев. Неудивительно, что пять сорняков ненавидят нашу розу Ирода.
— Почему? — спросил Деллий, делая вид, что ему очень интересно.
Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190
