Это не вся история, но пройдут месяцы, прежде чем Анхель услышит ее окончание. О том, как Елена в закатанных выше стройных колен матросских белых штанах вдет по воде к берегу Тьерра-дель-Фуэго. До берега не больше двадцати пяти футов, но когда она выходит на прибрежный песок, то видит, что пальцы ног посинели от холода. Чтобы ребенок не замерз, она прижимает его к груди. Она пересекает пляж и взбирается вверх по вырубленной в скале лестнице. На вершине обрывистого утеса стоит иезуитская миссия. Маленькие железные ворота, столбы изгороди украшены фигурами двух горгулий. У одной треснуло крыло. Синее небо открыто, потоки благоприятны, но она никогда не улетит с этого места. Петли ворот покрыты ржавчиной и приятно скрипят, когда их открывают. Неподалеку гнездо кондоров. У кондоров здесь нет естественных врагов, поэтому для них это просто еще один звук, которого не стоит опасаться. Она оставляет младенца на ступенях церкви. Ребенок запеленут в тряпки, на голове у него синяя шапочка. Глухая Патагония. Вся его компания отныне — птицы, попы и холод.
Хотя это и странно, но Амо думает, что Санта-Фе — это долгожданное будущее. Действительно ли? Иногда Амо и сам недоумевает по этому поводу, когда сидит с незнакомцами в незнакомых барах и пьет либо слишком много, либо слишком быстро, а иногда и то, и другое, и каждый раз на его бренную жизнь проливается с неба дождь. Вот о чем он думает, когда вспоминает иезуитов, — о неумолчном звуке падающей с неба воды. В Патагонии он всегда уверенно классифицировал стихии по важности. Думает он и о них, о вещах, которые стали теперь определенными и ясными для него. Его всегда преследовал страх, что жизнь ускользает от него, ставит в тупик, что в один прекрасный день он поймет, что занимается глупостями, чем-то, возможно, идиотским, мало отличающимся от бесплодных исканий, после чего все, абсолютно все в его жизни пойдет вкривь и вкось.
Амо пристально смотрит на Анхеля и задает неизвестно откуда взявшийся вопрос:
— Ты любишь книги, парень?
— Вы хотите спросить, умею ли я читать?
— Для начала — да.
— Ну, я умею читать.
— А как насчет старых книг? — Амо начинает уточнять, но замолкает.
Анхель улыбается.
— Какое отношение это имеет ко мне?
— Может быть, никакого. — Амо крутит между ладонями пустой стакан. — Еще виски?
— По мне, пожалуй, еще слишком рано, чтобы пить.
— Никогда не рано выпить еще виски.
На стойке появляется еще виски. Амо артистичным движением выливает спиртное в рот. Анхель не притрагивается к своему стакану. Оба молчат, не произнося ни слова. Амо извлекает из нагрудного кармана длинную мятую сигару. Она похожа не то на чурро, не то на высушенную змею. Амо тянется к поясу, расстегивает пряжку ремня и извлекает нож с длинным лезвием. Кожа ремня изнутри отделана металлом и представляет собой ножны. Лезвие скользит по железу с противным звуком, похожим на чихание. Пряжка, состоящая из двух серебряных пластин, смыкается, образуя причудливую букву Н, которая в конце сплющивается в I. Быстрым точным движением Амо срезает кончик сигары. Нож исчезает в ремне, снова став пряжкой, брюки снова плотно облегают тело, а сигара наполняет бар густым синим дымом.
Из угла на Амо смотрит группа туристов; видя нож, они склоняются друг к другу и начинают о чем-то шептаться. Они уже давно в отпуске, и, несмотря на то, что ботинки выглядят как новенькие, они оставили позади много миль, ночуя в паршивых мотелях, и вот наконец добрались до почти настоящего американского Дикого Запада.
— По правде говоря, парень, мне плевать. Это была даже не моя идея.
Он встает и направляется в туалет. Анхель пьет кофе. Время идет. Туристы смотрят на Амо, который возвращается в бар, раскачиваясь на ходу из стороны в сторону. Он делает это для удовольствия зрителей. Позже они поверят, что он полудикий ковбой, хороший парень, который в жизни наломал дров и теперь подшучивает над собой.
— Анхель.
— Да, сэр.
— Тобой заинтересовались…
Анхель раскручивает пластиковую палочку в кружке и смотрит, как мешалка кружится вдоль края кружки, постепенно останавливаясь.
— Вряд ли я стою усилий. — Мальчик поднимает глаза. — Я дам знать, если сделаю что-нибудь интересное.
— Ты видел старуху?
— Да, я ее видел.
— Это моя хорошая знакомая.
Анхель молчит и лишь недоверчиво и удивленно кривит губы.
— Она не сделает тебе ничего плохого.
Анхель берет еще одну сигарету из пачки, лежащей на стойке. Амо чиркает спичкой, и Анхель тянется к огню. Дым, как иней, окутывает его пальцы.
— Там, откуда я пришел, смысл и зло мало связаны между собой, и то, и другое просто валится нам на голову.
Амо жует кончик сигары, и внезапно до него доходит, что она нашла в Анхеле. В глаза ему попадает дым. Он всю ночь пытался найти решение уравнения, выведенного великим русским математиком Георгом Кантором,[1]который в конце концов немного тронулся. Амо думает, не постигнет ли и его такая же участь.
— Она попросила меня найти тебя.
— Вы пытаетесь напоить меня, чтобы она делала со мной все, что ей вздумается?
— Вовсе нет.
Он растопыривает пальцы и отрывает ладонь от стойки бара. Этот мелкий жест кажется Анхелю странным и красивым.
— Она просто хочет с тобой поговорить.
— Почему она не подошла ко мне сама?
— Она странная женщина.
— Она — ваш друг.
— Да, но я тоже странный человек.
— О чем она будет говорить?
— Знаешь, — говорит Амо, вставая и направляясь к двери, — нет на свете такой вещи, которая бы имела смысл, если ты кризе на нее смотришь.
Он начинает спускаться по ступенькам, но вдруг, остановившись, оборачивается.
— Мы еще увидимся, малыш.
Поставив ногу на нижнюю ступеньку, он думает: какой я вшивый священник. Эта мысль причиняет ему почти физическую боль.
2
Ночное небо, затянутое тучами. Северная окраина города. Дождь прошел. Амо снимает хорошо обставленный номер в приличной гостинице. Тихой и респектабельной. Длинный ряд коттеджей из необожженного кирпича. Созданные для уединения коттеджи — богемное пристанище для праздных богачей. Здесь можно и писать, если найдется художник с достаточно толстым кошельком.
Вокруг хрупкий мрак ночной пустыни. Кажется, стоит протянуть руку и оторвать уголок черной занавески, как в образовавшуюся дыру хлынет зной нестерпимо жаркого дня. Но сейчас Амо просто рассматривает узкий серп луны, положив ноги на соседний стул. За его спиной шестифутовый каменный забор, отделяющий коттедж от мира, а мир от коттеджа. Утреннее представление давно окончилось, и он медленно, с удовольствием потягивает вино, мурлыча «Когда святые маршируют». Он не оборачивается, когда с ограды на землю мягко спрыгивает Анхель.
