Около девяти часов вечера китаец Андре вел по мрачным переулкам Порт-о-Пренса трех молодых людей, каждому из которых было лет по тридцать. Компания направлялась в сторону порта, и трое туристов, выполняя рекомендации Андре, старались не привлекать к себе лишнего внимания, в особенности когда им приходилось проходить мимо агрессивно настроенных пьяных, бродяг и каких-то подозрительных субъектов явно жуликоватого вида, которые ошивались у дверей таверн и домов с сомнительной репутацией. Проходя мимо кафе «Кюль-де-Сак», названном так в честь самой богатой провинции Гаити, они стали свидетелями драки между мулатом и каким-то рыжеволосым немцем. Поединок на кулаках продолжался недолго. Все закончилось буквально через несколько секунд одним стремительным как молния ударом ножа. Тяжелораненый европеец стал оседать на землю, а его противник скрылся в темноте, задержавшись лишь на мгновение, чтобы излить на поверженного оппонента еще пару-тройку ругательств: «Cochon, merdeuse,[5]fallaka». Что означало последнее слово, принадлежавшее явно к местному пиджину, не мог сказать никто из трех присутствовавших при этой сцене иностранцев, и это несмотря на то, что один из них – итальянец – преподавал в университете не что иное, как лингвистику.
Наконец, изрядно напуганные и уставшие от полной острых впечатлений прогулки, они оказались в одном из насквозь проржавевших от соленой морской влаги портовых переулков. Вскоре Андре подвел гостей к маленькому желтому домику с зелеными ставнями на окнах – резиденции почтенной мадам Лурдель.
– C'est ici[6], – сказал Андре и для большей верности указал в сторону дома пальцем.
Тем временем уважаемая сеньора с неожиданной легкостью и проворством сама распахнула дверь дома, чем привела гостей в некоторое смущение.
– Entrez, entrez, s'il vous plaît[7].
Трое молодых людей, для которых неожиданные, нестандартные ситуации, возникающие в ходе путешествий в стороне от традиционных туристских маршрутов, не были в диковинку, не заставили себя долго упрашивать. Едва они переступили порог хижины старухи Лурдель, как хозяйка преподнесла им по рюмке бодрящего напитка собственного изготовления. Живительная жидкость представляла собой смесь тростникового сиропа и водки. Ни один из гостей не стал отказываться от этой убойной смеси. Более того, к их удивлению, напиток оказался не омерзительным, как можно было бы предположить, а вполне приятным на вкус. Тесное помещение было битком забито какими-то странными, будоражащими воображение предметами. Все стены увешаны исполненными в пестрой гамме картинами, изображавшими отправление обрядов некоего не поддающегося классификации религиозного культа. Дальний угол комнаты под окном был выделен под кухню. Очаг как таковой представлял собой газовый баллон и ржавую плитку с одной-единственной конфоркой. В стену над кухонным столом были вбиты гвозди, на которых висели прокопченные и помятые сковородки. Под ними в маленьком, изъеденном древоточцами, покосившемся серванте выстроились в ряд щербатые тарелки и несколько латунных стаканов. Было похоже, что это «богатство» представляло собой всю посуду, имевшуюся в распоряжении хозяйки дома. Гости не успели толком оглядеться, а мадам Лурдель, как всегда широко улыбаясь, уже пригласила их пройти в соседнюю комнату, где она выложила те вещи, которые, по ее мнению, могли заинтересовать столь образованных и безусловно состоятельных молодых людей европейского вида.
– C'est très amusant[8], – произнес итальянец, стараясь продемонстрировать любезность.
На самом деле, окинув взглядом выложенные на столе вещи, он не нашел среди них ничего интересного. Для него все эти предметы были просто старьем, не вызывавшим в его памяти никаких ассоциаций. Мадам Лурдель тотчас же уловила ход мысли посетителей и, не собираясь терять времени даром, равно как и не желая упускать I потенциальных покупателей, поспешила налить им еще по рюмке своего чудодейственного снадобья. При этом она как бы невзначай стала рассказывать гостям о том, что собой представляют некоторые из ее сокровищ и как они появились у нее в доме.
Свой рассказ мадам Лурдель начала с одного из тех предметов, который, по ее словам, был, пожалуй, самым старым и ценным экспонатом ее коллекции. Речь шла о позолоченном бинокле, который ей явно не без труда удалось отчистить до блеска. У оптического прибора была разбита линза. Кроме того, отсутствовали шестеренки механизмов, которые служат для изменения фокусного расстояния.
– Этот прибор попал ко мне в руки со дна моря, – торжественно, чуть нараспев, словно собираясь рассказать гостям сказку, произнесла Лурдель. – Так иногда случается. Много лет спустя после кораблекрушения море возвращает людям вещи, утраченные, казалось бы, навсегда. Вот, если вы обратите внимание, – с этими словами Лурдель взяла бинокль в руки и подняла его над столом, – здесь на ободке выгравированы какие-то буквы. Вы люди образованные и, наверное, смогли бы их прочитать.
Лурдель почти насильно заставила молодых людей внимательно рассмотреть тщательно вычищенную лично ею поверхность бинокля. Действительно, на сверкающем боку окуляра можно было разглядеть несколько выгравированных букв. Гости-покупатели без труда прочли краткую надпись: «Lone».
– Готов поспорить, – сказал друзьям Марк Харпер, – что этот бинокль принадлежал моряку с какого-нибудь английского корабля. Британские пираты хорошо поработали в этих краях. В чем, в чем, а в жажде наживы этим ребятам не откажешь.
Лурдель улыбнулась: все шло по плану. Она привычно обрабатывала покупателей, подводя их как бы невзначай к той теме, которая служила безошибочно действующей наживкой для всех европейцев, бывавших в ее доме. Этой темой была морская романтика, и в особенности – пиратство.
– Monsieurs[9], – продолжала она декламировать, – море – это огромный котел, и на дне его покоятся бесчисленные тайны, ключ к которым могут нам дать только те предметы, что волей волн и случая вновь оказываются на берегу.
Не переставая говорить, негритянка взяла со стола шкатулку и открыла ее. На оборотной стороне крышки оказался портрет неизвестной дамы с печальным, меланхоличным взглядом. Итальянец с восхищением разглядывал лицо незнакомки.
– Это же просто мадонна, – заявил он наконец. – Что ж, я, пожалуй, куплю эту вещицу.
Довольная Лурдель поспешила поинтересоваться, какую сумму готов заплатить уважаемый господин за шкатулку с портретом. Федерико, а именно так звали преподавателя лингвистики, вопросительно посмотрел на своих спутников. Те, разумеется, тоже понятия не имели даже о приблизительной стоимости подобной реликвии.
– Даю вам двадцать долларов. Вещь старинная, хорошей работы, и принадлежала она, судя по всему, человеку знатному и благородному.
