Даже когда в кабине сидело двое, а баки были заполнены под крышку, самолет легко набирал высоту, легче и быстрее, чем обещал мануал, а баланс машины был настолько идеальным, что даже я, со своим почти что никаким летным опытом, ощущал его таковым. Машина легко приземлялась на два колеса на семидесяти милях в час и точно так же стабильно присаживалась на все три точки на пятидесяти, чуть спарашютировав, что позволяло усадить ее вообще на поле размером с купальное полотенце или даже меньше.
В общем, летал постоянно, ловя себя на том, что делаю это все с удовольствием. Пару раз специально проходил над вусмерть «затемненным» Грейбуллом, убеждаясь в том, что он забит тварями, но по окрестностям они все же разбредались неактивно. Возможно, до нас было слишком далеко и добычи они не чувствовали. А вот я их как-то ощущал, если опускал самолет ниже. Может, даже и не их, а «окно», откуда они выходили. Что-то было такое в этом городке, что хватало ледяной рукой за сердце каждый раз, как я к нему приближался.
Самым трудным для меня оказалось определять ветер при посадках в незнакомом месте. Самолет легкий, тащит и раскачивает его заметно, так что ветер — опасность номер один. Но тоже как-то приспособился, глядя на траву, кусты, сдуваемую пыль.
Весна в Вайоминге немножко странная: вроде и солнце все время, причем заметно припекающее, и в то же время не разденешься — ветер резкий и холодный. Любой свитер продувается им насквозь, так что без куртки не обойдешься. И при этом под солнцем все равно жарко. И все равно холодно. Вот как хочешь, так и понимай. А ветер почти все время дует, недаром я видел с воздуха так много «электроветряков». Один из чужих, механик Мэл Буш, был родом как раз из Вайоминга, разве что из другого слоя действительности, и он мне объяснил это изобилие ветряков очень просто:
— Федеральное правительство давало кучу льгот за «чистую энергию», даже компенсируя владельцам налогами стоимость турбин. Заодно обязывая электрокомпании энергию от них покупать. Поэтому те, кто похитрее, ставили эти турбины и зарабатывали на ветре, причем мухлевали во всем, собирая чуть не металлолом и получая компенсации как за новые, и всякое такое. При этом никакой пользы, кроме вреда, от такой энергии нет, ветер дует сам по себе, вовсе не тогда, когда надо электросетям, и не стихает, когда избыток энергии не нужен. Поэтому она все больше сжигается впустую, но деньги на счет капают. К тому же от турбин шум, они пугают птиц… В общем, не знаю, как в этом слое, но у нас там ситуация здорово напряглась.
Аэропорт в Коди, понятное дело, продувается насквозь во всех направлениях, пространство открытое. Плоская как стол равнина, горы на горизонте — уже по-своему привычный пейзаж. В Боулдере, что в штате Колорадо, все было примерно так же. Разве что устроились мы с большим, чем тогда, комфортом — не в терминале на раскладушках, а в жилых трейлерах, выстроившихся на обнесенной колючкой площадке, бывшей стоянке прокатной компании. Трейлеры устроители лагеря притащили сюда из Каспера, размародерив тамошний «дилершип». В комплекте с трейлерами шел большой генератор на грузовике, в результате чего у всех был свет и все прочие радости обладания электроснабжением, ну и газовых баллонов для кухонь завезли вволю, благо штат Вайоминг, как относительно недавно выяснилось, богат и нефтью, и газом, в этом никакого дефицита нет.
В общем, разместились мы и удобно, и безопасно — подступы к стоянке осветили фонарями и прожекторами, на ночь все наглухо закрывалось, а пробраться через высокие колючие стенки у тварей покуда не получалось. Да и охрану к нам приставили, пусть небольшую, но все же — восемь бойцов национальной гвардии штата на двух «хамвиках» с пулеметами «Ма Дьюс» в поворотных «собачьих будках». Днем, пока люди работали, они патрулировали территорию аэродрома, а ночью дежурили внутри периметра. Ну а я за всем этим с неба приглядывал, откуда мне видно все, ну, когда погода летная.
А охрана — это важно, в эти края и банды с «индейской территории» добирались, и в самом Коди Тьма местами корни пустила. Пусть и не так, как в Грейбулле, что неподалеку, в котором меня недавно чуть не сожрали, но все же твари появлялись время от времени. Хоть и безуспешно: они даже к периметру опасались приближаться, словно чуя неминуемую свою гибель.
Вообще мы торчали в Коди в командировке, по договору между чужими и Вайомингом, но для меня это был словно очередной медовый месяц. Именно в Вайоминге, в Баффало, я все же нашел Настю. Или она меня нашла, это уж как посмотреть. Или нашлась. Или я нашелся. Да какая разница, кто там где нашелся? Зато у нас теперь был трейлер на двоих. Нормальный такой двадцатичетырехфутовый трейлер с кухней в торце, неким подобием гостиной, спальней, туалетом и душевой — живи сколько хочешь, радуйся тому, что все вот так сложилось.
Странно, что на правильное проведение медового месяца у нас с Настей вообще оставались хоть какие-то силы. Работали с утра до вечера, даже ели все вместе только один раз, когда спускалась темнота и все уходили в здание терминала. А так все больше сэндвичи в коробках с собой носили.
Хоть и появился я в этой компании вроде бы со стороны местных, но быстро примкнул к чужим, как-то начав считать своими именно их. И это не из-за Насти, точнее — не только из-за нее. Главная причина была в другом: мы действительно этому миру чужие. Как называют нас, так оно и есть, зря так не прозовут. И чужие не только потому, что мы не отсюда, а еще потому, что никому из нас, провалившихся сюда сквозь тайные двери Тьмы, не довелось хоронить свою семью, умершую от энцефалита, вызванного прошедшей по миру Суперкорью, и не было у нас на душе именно таких шрамов. Глубоких, кровоточащих, страшных.
Да, были непонятность, потерянность, беспокойство, расставание со своими и страх за них — но это другое, все другое. А что касается меня, так я еще, в отличие от всех остальных чужих, знал. Знал, что ничего не случилось там, откуда я исчез. И меня даже хватиться не успели. Тогда, раньше, по крайней мере. Она, та, с которой я там жил, может быть, до сих пор собирается жарить котлеты и еще не дошла от холодильника до плиты. Время описывает петли, и если за это время в моей жизни были и страх, и кровь, и смерть, и дружба, и любовь, — там не произошло ничего.
И еще я знал, что на самом деле не оставил за спиной ничего такого, о потере чего следовало сожалеть по-настоящему. Ничего настоящего. И именно поэтому с местными мне было трудно, я ощущал себя словно бы каким-то мошенником, обманувшим судьбу и смерть, в то время как всем остальным сделать этого не удалось. Так что да, мне было проще с чужими.
И все равно, несмотря на кошмар происходящего вокруг, на зрелище почти вымершего и разрушенного мира, у меня здесь отсутствовало ощущение той безнадеги, которое постоянно висело над душой в Отстойнике, там, откуда мы вырвались. Не знаю почему, могу только предполагать. Может быть, потому, что это был пусть и почти погибший мир, но естественный, что ли, не оторвавшийся слой действительности, и это как-то ощущалось. А может, и просто потому, что здесь было намного удобней жить, а я этого осознать не могу и в результате философию развожу на пустом месте. Сравнивать даже этот временный трейлер с той квартиркой, в которой мы жили в Углегорске, — ну никак нельзя. Небо и земля, «два мира — две системы», не знаю как еще все это назвать.
