Настоящее показание снято полковником полиции Викорном и следователем Королевской тайской полиции Восьмого района Джитпличипом. При этом я находилась в здравом уме и твердой памяти и изложила по совести все, что мне известно, в подтверждение чего оставляю отпечаток большого пальца правой руки».
Я открыл штемпельную подушечку, смазал краской большой палец Чаньи и прижал в нижней части страницы. Викорн был настоящим профессионалом — рассчитал показания девушки таким образом, что не пришлось тратить второго листа бумаги.
— Нет, — восхищенно ответил я. Показание представляло собой мозаику из обычных историй проституток, искусно изложенную лаконичным языком. Но примечательнее другое: коп, особенно не отягощавший себя образованием, заложил превосходную базу для неоспоримой зашиты против обвинений в убийстве и даже в непредумышленном убийстве. Своими действиями Чанья не превысила степени допустимой самообороны, необходимой для спасения жизни; не нанесла смертельного удара; осознав, насколько серьезно ранен клиент, попыталась, хотя и безуспешно, его спасти; даже выразила сочувствие и уважение к погибшему, подобрав с пола отсеченный орган и положив в достойное место. Проистекающая из личного горького опыта общения со своими соотечественницами типичная ненависть белого фаранга к представительницам противоположного пола определяет мотив преступления и объясняет его сексуальные предпочтения. — Полагаю, вы упомянули все, что требовалось.
— Прекрасно. Когда она проснется, дай копию и заставь выучить наизусть. А если ей придет в голову что-нибудь изменить, скажи, чтобы не смела.
— Нет необходимости. И учти: никакого преступления не было. Поэтому не следует наводить правосудие на ненужные мысли, называя этот инцидент убийством. Самооборона не выходит за рамки закона, особенно если речь идет о женщине, которой приходится защищать свою жизнь субботним вечером в Крунгтепе.
— Все-таки правильнее там появиться, — не согласился я. Викорн что-то недовольно проворчал, но тем не менее встал и повел подбородком в сторону улицы.
ГЛАВА 2
Благодаря полученным час назад пяти тысячам бат регистратор за конторкой светился подобострастием, а увидев полковника, начал заикаться — Викорн для здешних улиц был чем-то вроде императора. Тот включил свое обаяние мощностью пять тысяч киловатт и намекнул на денежное вознаграждение, ожидающее тех, кто в подобных обстоятельствах умеет держать рот на замке. (По частоте заикания стало понятно, что регистратор с ним полностью согласен.) Я снова взял ключ, и мы поднялись наверх.
С момента первого посещения запах, неизменно сопутствующий радикальной резекции, стал заметно ощутимее. Я включил кондиционер, но он лишь охладил воздух, а вонь от этого слабее не стала. Чувствовалось — полковник злится на меня за то, что его сюда вытащили.
— Взгляните, — предложил я и достал из выдвижного ящика паспорт мертвого фаранга. Обнаружил его, когда осматривал номер час назад. Не могу сказать, что являюсь знатоком наших иммиграционных правил, но в данном случае мою тревогу вызвала виза. Паспорт принадлежал некоему Митчу Тернеру.
Полковник тоже встревожился, побледнел, сверкнул на меня глазами и спросил:
— Почему ты не упомянул об этом раньше?
— Потому что не знал, насколько это важно. Не понимал, что все это значит. И до сих пор не понимаю.
— Все дело в визе.
— Это я уразумел.
— Действительна в течение двух лет с правом многократных въездов и выездов.
— И что из того?
— Визы на два года никогда не выдают. Ни при каких обстоятельствах. Тем более с правом многократных въездов и выездов. За исключением особых случаев.
— Я тоже так подумал.
Виза фаранга усугубила ощущение необратимости трагедии. Лишили жизни относительно молодого человека, да к тому же далеко от дома.
— ЦРУ или ФБР?
— ЦРУ. После одиннадцатого сентября мы впустили к себе около двух сотен агентов. Американцы решили, будто им необходимо присматривать за мусульманами на южной границе с Малайзией. Жуткий геморрой — тайского не знают, и к ним приходится приставлять переводчиков. — Викорн покосился на труп. — Только вообрази: накачанный белый верзила шести футов ростом в сопровождении переводчика пытается сохранить инкогнито в пятницу вечером в Хатъяай[9]среди наших смуглых коротышек. Черт побери! А может, это дело рук «Аль-Каиды»?
— Но у нас уже имеются показания того, кто это совершил.
— Ничего не стоит убедить ее забрать показания обратно. Слушай, ты не заметил сегодняшним вечером людей с длинными черными бородами?
Неужели он серьезно? Подчас мудреные рассуждения полковника оставались за гранью моего понимания.
— Поверьте, я не могу взять в толк, чем это может нам помочь.
— Вот как? Тогда слушай. Сюда нагрянут цэрэушники, будут смотреть на нас свысока, истопчут мне башмаками всю спину, я уже не говорю о твоей. Приведут своих врачей, чтобы те осмотрели Чанью, и поскольку на ней нет следов насилия, мы окажемся в заднице. Не исключено, что придется расстаться с нашей самой ценной девушкой или даже на время закрыть клуб.
— И все же, чем нам выгодно, если бы в деле была замешана «Аль-Каида»?
— Прежде всего тем, что американцы хотят в это верить и валят на «Аль-Каиду» все, вплоть до плохой погоды. Стоит им сказать «Аль-Каида», и они проглотят все, что мы им предложим.
Мы переглянулись. Нет, это безнадежно. С какой стати террористу производить кастрацию? И как быть с Чаньей? Я не досматривал ее половые органы, но возникает законное сомнение, что найдется мужчина, который сумел бы ее изнасиловать. Если говорить не для протокола, эта девушка пружиниста, словно росомаха, и если загнать ее в угол, будет так же яростно отбиваться. Судя по всему, Викорн разделял мои сомнения. Что бы ни произошло этим вечером в гостиничном номере, события отнюдь не совпадали на все сто с «показаниями» Чаньи, которые она еще не успела прочитать. Мы с Викорном стали изучать лицо американца.
— Не находишь, что он страшен даже для фаранга?
Я подумал то же самое, но не решился высказаться так же прямо, как босс: ненормально короткая шея шириной почти с голову, полное отсутствие подбородка, неприятный маленький рот. Может быть, Чанья зарезала его из эстетических соображений? Глаза Викорна на мгновение задержались на розе в пластмассовой чашке. Я понял, что он подумал.
— Не слишком в духе ее показаний?
Полковник склонил голову набок:
— Согласен, однако оставь все как есть. Секрет постановки «дымовой завесы» не в учете всех улик, а в умении заставить работать версию. Все дело в интерпретации. — Он вздохнул.
