Книга Лазутчики - Лоренсо Сильва

Бэленджер почувствовал, что его непроизвольно напрягавшиеся мускулы расслабились. Хорошо понимая, что ему предстоит пройти еще не одно испытание, он смотрел, как его новые знакомые укладывают рюкзаки.

— Когда вы хотите выйти?

— В десять с небольшим. — Конклин прицепил к поясу портативную рацию. — От здания нас отделяют всего два квартала. Всю разведку я уже провел, так что нам не придется тратить впустую время, соображая, как проникнуть внутрь. А почему вы улыбаетесь?

— Я просто задумался: отдаете ли вы себе отчет в том, насколько ваша фраза похожа на то, как разговаривают военные?

— Специальная операция. — Винни сунул сложенный нож, снабженный прищепкой, в карман джинсов. — Вот что это такое.

Бэленджер сел на испещренный множеством сигаретных ожогов стул возле двери и продолжил записи.

— Я нашел много материалов на сайте профессора и других крупных сайтах, таких, как infiltration.org. Сколько, по вашему мнению, может существовать групп городских исследователей?

— В Yahoo и Google насчитывается несколько тысяч сайтов, — ответил Рик. — В Австралии, России, Франции, Англии. Здесь, в США, они имеются по всей стране. В Сан-Франциско, Сиэтле, Миннеаполисе. Среди городских исследователей этот город славен обширной сетью подземных туннелей, которая так и называется — Лабиринт. А ведь есть еще Питтсбург, Нью-Йорк, Бостон, Детройт...

— Буффало, — вставил Бэленджер.

— Да, наша родная, истоптанная вдоль и поперек земля, — согласился Винни.

— Такие группы часто во множестве появляются в тех городах, где имеются полностью или частично заброшенные старые районы, — сказал Конклин. — Буффало и Детройт типичны в этом отношении. Люди переезжают в предместья, бросая большие старые здания. Отели. Офисы. Универмаги. Зачастую владельцы просто уходят. Вместо того, чтобы судиться с ними из-за неуплаты налогов, город забирает себе их собственность. Но часто бюрократы не могут решить, уничтожать ли застройку или ремонтировать ее. Если нам повезет, то заброшенные здания будут приняты на городской баланс и сохранены. В центре Буффало нам случалось проникать в дома, которые были выстроены в самом начале двадцатого века и заброшены году в 1985-м или еще раньше. Мир движется вперед, а они остаются теми же самыми. Да, конечно, они разрушаются. Распад неизбежен. Но зато их сущность не изменяется. Проникая в любое из этих зданий, мы как будто переносимся на машине времени на несколько десятков лет назад.

Бэленджер оторвал ручку от бумаги и пристально уставился на профессора, как бы призывая его продолжать.

— Еще ребенком я любил забираться в старые дома, — пояснил Конклин. — Это было куда интереснее, чем торчать дома и слушать свары родителей. Однажды я нашел в заколоченном многоквартирном доме стопку граммофонных пластинок, выпущенных еще в тридцатых годах. Не те долгоиграющие виниловые пластинки с полудюжиной песен на каждой стороне, которые вы еще застали. Я говорю о тяжелых толстых дисках, сделанных из хрупкой пластмассы, у которых на каждой стороне записано всего по одной песне. Когда родителей не было дома, я любил ставить эти пластинки на отцовскую вертушку и проигрывать их снова и снова — странную и даже смешную старую музыку, которая заставляла меня воображать примитивную студию звукозаписи и старомодную одежду, в которую были одеты исполнители. Для меня прошлое было куда привлекательней, чем настоящее. Если вы следите за современными новостями — непрерывный рост всяческих угроз, террористические акты и тому подобное, — то, думаю, не обязательно объяснять, почему человека может тянуть укрыться в прошлом.

— Вскоре после того, как профессор начал преподавать в нашем классе, он предложил нам пойти вместе с ним в старый универмаг, — сообщил Винни.

Видимо, эта реплика доставила Конклину удовольствие.

— В этом был определенный риск. Если бы кто-нибудь из них пострадал или до университета дошли хотя бы слухи о том, что я подталкиваю своих студентов на противоправные поступки, то меня, скорее всего, уволили бы. — От приятного воспоминания он как будто помолодел. — Ну, а я так и продолжаю пытаться ехать против движения и стремлюсь устроить какую-нибудь заварушку, пока у меня еще есть на это силы.

— Впечатление было жутким, — снова перехватил инициативу Винни. — Прилавки все еще стояли на своих местах. За ними оставалась часть товаров. Изъеденные молью свитеры. Стопки рубашек, изгрызенных мышами. Старые кассовые аппараты. Здание походило на аккумулятор, сохранявший энергию всего, что происходило в нем. А когда мы пришли, оно начало отдавать эту энергию, и я почти явственно чувствовал, как вокруг расхаживали давно умершие покупатели.

— Я давно говорил, что ты учился не там, где надо. Тебе стоило поступать на писательский факультет Айовского университета, — поддел приятеля Рик.

— Может, и так, но вы все отлично знаете, о чем я говорю.

Кора кивнула.

— Я тоже почувствовала что-то в этом роде. Именно потому мы и попросили профессора иметь нас в виду для других экспедиций, даже после того, как мы закончили учебу.

— Каждый год я выбираю здание, в котором ощущаю что-то особенно необычное, — объяснил профессор Бэленджеру.

— Как-то раз мы исследовали совершенно забытый санаторий в Аризоне, — сказал Рик.

— А в другой проникли в техасскую тюрьму, которая была заброшена почти полвека назад, — подхватил Винни.

Кора усмехнулась.

— В следующий раз мы высадились на заброшенную нефтяную платформу в Мексиканском заливе. И всегда это производило сильнейшее впечатление. Итак, какое здание вы выбрали в этом году, профессор? Почему вы привезли нас в Эсбёри-Парк?

— Это печальная история.