Под ногами Бада заскрипели тормоза замедлявшего бег поезда. Выкинув из головы человека с цветами, он поспешил в кабину.
— Станция «Гранд-Сентрал». Пересадка на экспресс. «Гранд-Сентрал»!..
Райдер
С годами Райдер сформулировал для себя две теории страха. Согласно первой из них, со страхом следовало обходиться так, как хороший бейсболист разыгрывает летящий мяч: он не ждет, он сам бежит навстречу. Вот и Райдер сейчас в упор уставился на полицейского. Почувствовав испытующий взгляд, коп быстро отвел глаза и слегка порозовел. Суетливо надел фуражку и выпятил живот, видимо думая, что это придает ему значительность.
Вторая теория Райдера гласила, что человек в стрессовой ситуации старается продемонстрировать свой страх. Он как бы взывает к милосердию противника, пытается убедить его, что уже побежден, подобно тому, как это делает собака, переворачиваясь на спину перед более свирепым или сильным псом. Такой человек не пытается скрыть страх, а, наоборот, выставляет его на всеобщее обозрение. Райдер был убежден, что до тех пор, пока ты не обмочил штаны (что происходит уже непроизвольно), ты демонстрируешь испуг лишь в той степени, в какой хочешь или позволяешь себе продемонстрировать.
В основе теорий Райдера лежала его простая жизненная философия — пан или пропал. Впрочем, Райдер редко распространялся о своей жизненной философии. Даже если настаивали приятели. Особенно если кто-нибудь настаивал — будь то приятели или кто бы то ни было еще.
Ему запомнился разговор с одним врачом в Конго. Он притащился в полевой лазарет с пулей в бедре. Доктор, улыбчивый индиец, ловко орудуя пинцетом, вытащил из раны кусочек свинца. Судя по его виду, это был интеллигентный человек. Что заставило его пойти в наемники и рисковать жизнью на этой безумной африканской войне? Деньги?
Доктор показал Райдеру окровавленный кусок металла, бросил его в таз и спросил:
— Это не вас случайно называют капитан Железный Зад?
У самого доктора были нашивки майора, но в этой шутовской армии различия в званиях означали только разницу в жалованье. Доктор получал всего лишь на сотню-другую больше, чем он.
— Прошу прощения, — ответил Райдер. — Мой зад у вас перед глазами. Он что, похож на железный?
— Не стоит сердиться, — заметил доктор. Он приложил к ране салфетку, затем другую. — Просто любопытно. У вас здесь создалась репутация…
— Какая?
— Человека бесстрашного, — доктор ловко прилаживал салфетку гибкими смуглыми пальцами. — Или безрассудного. Мнения разделились.
Райдер пожал плечами. В углу палатки на носилках лежал скрюченный полуголый африканец в обрывках солдатского обмундирования и тихо, безостановочно стонал. Доктор смерил его пристальным взглядом, и солдат примолк.
— Интересно бы узнать ваше собственное мнение, — сказал доктор.
Райдер молча наблюдал, как коричневые пальцы накладывают повязку на рану. Пока терпимо. Подожди момента, когда надо будет отдирать от раны пластырь вместе с волосками — тогда и увидишь, терпимо или нет. Доктор ждал ответа.
— Вам виднее, майор. Я полагаюсь на ваше мнение, — наконец проговорил Райдер.
Доктор доверительно произнес:
— Бесстрашия не бывает. Безрассудство — да! Неосторожность — да! Некоторые просто хотят умереть.
— Вы имеете в виду меня?
— Не берусь утверждать, не зная вас. Я основываюсь лишь на слухах. Надевайте штаны.
— Жаль, — сказал Райдер, рассматривая дыру в залитых кровью брюках. — Я рассчитывал, что вы поставите диагноз.
— Я не психиатр, — улыбнулся доктор. — Просто любопытно.
— А мне — нет. — Райдер взял свою немецкую каску, каким-то путем добравшуюся в Конго из уцелевших во время Второй мировой складов вермахта, надел ее и сдвинул вперед, так, чтобы короткий козырек бросал тень на глаза. — Я совсем не любопытен.
Доктор с интересом рассматривал Райдера.
— Кажется, я начинаю понимать, почему они прозвали вас Железный Зад. Поберегите себя…
Глядя на унылый профиль копа, Райдер думал: «Я мог бы ответить индийскому доктору на его вопрос, но он, скорее всего, понял бы меня неверно и подумал, что я говорю о переселении душ. Пан или пропал, майор, — вот моя простая философия. Пан или пропал. И дело тут не в безрассудстве, не в бесстрашии. Это не означает, что ты заигрываешь со смертью или не видишь в ней последней тайны. Это просто отменяет большую часть трудностей бытия, сводит принципиальную неопределенность жизни к простому алгоритму действия. Никаких тебе мучительных попыток проникнуть в будущее, все просто: „да“ или „нет“, пан или пропал».
На станцию въезжал поезд. Один из пассажиров склонился над краем платформы так низко, что, казалось, он вот-вот бросится на рельсы. Райдер напрягся. Нет, пожалуйста, только не сейчас, только не сегодня. Он уже хотел сделать движение, чтобы оттащить кандидата в самоубийцы из опасной зоны, но тот в последний момент сам отпрянул. Поезд остановился, двери открылись. Коп вошел в вагон.
Райдер взглянул на машиниста. Тот сидел на своем металлическом табурете, облокотившись на раму полуоткрытого окна. Он был чернокожим — нет-нет, поправил себя Райдер, «чернокожий» — это политический ярлык; назовем этого человека бронзовым. Машинист широко зевал, прикрывая рот ладонью. Он равнодушно выглянул в окно, затем бросил взгляд на индикаторы, которые, как и в кабине кондуктора, сигнализировали, что двери закрыты и заперты.
Поезд тронулся. Это был «Пэлем Сто восемнадцать». Нумерация поездов основывалась на простой системе: станция плюс время отправления. Поезд, выходивший со станции «Пэлем-Бей-Парк» в 1.18 пополудни, назывался «Пэлем Сто восемнадцать». На обратном пути, отправляясь из конечного пункта — со станции «Бруклин-Бридж» — он получал название «Бруклин-Бридж Двести четырнадцать». Промежуток между поездами в это время дня составляет пять минут. По крайней мере, так обстоит дело в обычные дни, думал Райдер. Но сегодняшний день не будет обычным; сегодня в расписании вероятны серьезные сбои.
Когда мимо него проходил третий вагон поезда, Райдер снова увидел рыжего копа. Тот стоял, держась за поручень, и его правое плечо было опущено так низко, словно он стоял на наклонной поверхности. А если бы я опоздал, вдруг подумал Райдер. У них был предусмотрен аварийный сигнал на случай экстренной отмены операции. Что, если бы они назначили другой день? Он еле заметно покачал головой: неважно. Что ты мог бы сделать в прошлом — не считается. Важно только то, что ты делаешь сейчас.
Последний вагон поезда пронесся мимо и скрылся в туннеле, в направлении станции «23-я улица». На платформу спускались новые пассажиры. Первым шел чернокожий парень, на этот раз цвета горького шоколада. Он был одет щегольски: небесно-голубой плащ, красно-синие в шахматную клетку брюки, коричневые туфли на трехдюймовой платформе, черный кожаный берет. Развинченной походкой парень прошагал по перрону, остановился далеко за цифрой «10» и тут же склонился над краем платформы, с вызовом вглядываясь в туннель.
