В глазах ее были искорки смеха. Она сказала:
— Наш Коля как вулкан. Его чуть тронь — он начинает кипеть и клубы пара пускать.
Галка заливисто смеялась.
Вдруг впереди что-то громыхнуло, вагон качнулся. Заскрипели тормоза, и мы полетели к стенке, толкая друг друга и обливаясь кипятком.
Опомнившись, мы бросились к двери. На насыпи стоял школьный военрук и в рупор кричал:
— Всем в укрытие!
Никакого укрытия поблизости не было, и мы стали прыгать под откос в канаву. Мы услышали гул и увидели самолет с черными крестами.
Из-под крыла, как стальная капля, оторвалась бомба и полетела вниз.
Бомба набирала скорость. Она летела прямо на нас. Рев ее заслонил все вокруг. Я закрыл голову руками.
По перепонкам больно ударил воздух. А в высоте опять слышался тоненький, все усиливающийся свист бомбы.
Опять содрогнулась земля.
Гул самолетов стал тише.
Военрук подал команду, и мы встали. К нам подбежал Мишка.
— Ведь это же как на войне, ребята! — радостно воскликнул он.
Мы пошли смотреть то место, где упали бомбы. Мы стояли на краю огромной воронки.
— Бомба фугасная, — говорил военрук, будто он проводил военное занятие, — Предположительно она весила шестьсот килограммов.
Воздух был насыщен запахом свежей земли.
2
Нетерпеливо загудел паровоз, и мы побежали к вагону. Тут стоял какой-то мужик с мешком.
— Ребятки, — просил мужик, — пустите христа ради. Я где-нито с краешку присяду. Много ли мне места надо. Пустите, родимые.
— А вам куда? — спросил Женька.
— Туда. — Мужик махнул на восток. — Ехали мы на машине, тут недалече дорога. Мотор спортился. А теперь чего делать? До Сибири пехом не дойдешь. Пустите!
— Ладно, — сказал Женька, — Не идти же пешком по шпалам.
Мужик сел около печки, снял шапку-ушанку, почесал нестриженый затылок и, когда поезд тронулся, сказал:
— Слава богу, поехали!
Мы сидели с Галкой рядом. Вовка лежал, глядя в потолок.
— А ведь бомба могла попасть в наш поезд, — сказала Галка. — И тогда…
— Ничего хорошего, — подтвердил я.
— Этот фашист целился прямо в нас, — продолжала Галка. — Что мы ему сделали?
— Это же война, Галочка. — Вовка приподнялся и сел рядом с нами.
— Мы-то школьники! — произнесла Галка.
— Мы потенциальная сила! — ответил я.
Вдруг все мы почувствовали кисловатый раздражающий запах свежего хлеба. Мужик резал складным ножом хлеб, клал на него сало и неторопливо жевал.
— Зачем вы его посадили? — спросила Галка, глотая слюну.
— Помочь хотели! — ответил Мишка, который тоже не спускал глаз с хлеба и сала.
— Откуда вы едете? — спросил я мужика.
— Известно откуда, из-под Москвы! — не переставая жевать, сказал мужик. — Все оттудова. Покидают родную столицу.
— Покидают ее, предположим, не все! — не согласился Мишка.
— Все, кто может, бегут, — сказал мужик. — Читал намедни в газетах. Один директор хозяйство бросил и удрал. Расстрелять. Еще шофера какого-то из пекарни расстреляли. Да мало ли кого, чего… Что там сейчас делается?
— А вы какой пост бросили? — спросил Вовка.
— Да какой же у меня пост! Под Москвой живу, слыхали, Турист станция. У меня там домик да огород. Корову-то зарезал, продать успел. А тут гляжу, немцы катятся — надо мотать удочки. Баба-то осталась приглядеть за домом, а я поначалу все пехом да пехом, а уж потом на машину пристроился: хлеба шоферу дал. Вовремя уехал. Теперь из Туриста не уедешь, не уйдешь. Немцы-то, они, считай, в Москве!
— Как это — в Москве? — спросил Вовка.
— Один добрый человек еще вчерась говорил, что их танки в Сокольники прорвались.
В вагоне стало тихо.
Ребята сжались, как щенята во время дождя.
А колеса по-прежнему отстукивали свой железный ритм. И мне вдруг стало казаться, что мир перевернулся вверх ногами: земля, небо, облака, горы и сама жизнь — все сдвинулось со своего привычного места, закружилось и полетело в тартарары.
Только скулы мужика, поросшие рыжей щетиной, движутся, движутся, как рыбьи жабры.
Я больно схватил Галку за руку.
— Враки все это! — сказал я.
— «Враки»! — усмехнулся мужик и покачал головой. — Ты говори: хорошо, если они сейчас по Красной площади не маршируют.
— Ничего вы не знаете! — крикнул Вовка. — Не сдадут наши Москву!
— Дай бог! — сказал мужик.
— Ничего он не знает! — крикнул Миша.
— Дай бог, — повторил мужик и, помолчав, добавил: — Я закурю, ребятки. Дым в печку пущать буду.
И опять молчал вагон. И от этого страх еще больше заползал внутрь. Уж лучше кричать, ругаться, бить этого волосатого мужика.
Никто не хотел смотреть друг другу в глаза, как будто в глазах была написана наша вина. Я лег и смотрел на потолок. Но слова мужика, как ржавчина, жгли мозг. Я видел свой родной двор, где мне знаком каждый закуток. Они уже входят в этот двор. Ломают памятник Ленину, который стоит в сквере перед домом, топчут сапогами цветы на клумбе, которые каждый год сажает Гречева. Они нажимают кнопочку нашего дверного звонка, над которой написано: «Денисов П. А. — два звонка».
— Не могу! — сказал я Вовке и поднялся. — Может, в карты сыграем?
— Давай, — согласился Вовка, хоть и не любил играть.
Я достал из «сидора» колоду карт и спустился вниз к печке-«буржуйке». Мужик, прислонившись к стенке, дремал, обхватив мешок руками. Когда я сел рядом, он открыл один глаз и, заметив карты, спросил:
— Видать, в картишки сыграть хотца?
— «Хотца», — передразнил я мужика. «Лучше бы тебя здесь и не было».
Вслед за Вовкой с верхних нар спустился Мишка.
— В подкидного дурака, — предложил я.
— Лучше в очко, на щелчки, азартнее! — сказал Мишка. — Мы один раз играли, помнишь?
— Возьмите в компанию. — Мужик пододвинулся.
— Пусть садится, мы ему нащелкаем, — шепнул мне Мишка. Мне было все равно. Лишь бы не думать о фашистах.
— Кидай по одной, — сказал мужик, — у кого самая маленькая, тот банкует.
Самая маленькая вышла мужику. Он взял колоду и долго мешал карты. Пальцы у него короткие и неуклюжие.
— Придумали — на щелчки, — сказал мужик. — Так только детвора играет. А вы взрослые парни. Небось деньжат из дома дали. Лучше на деньги.
— Можно и на деньги, — сказал Мишка.
Мужик долго рылся за пазухой, шуршал бумажками и наконец вынул на ощупь десятку.
— Я на все, — произнес Мишка.
Мужик дал Мишке карту и уставился на него своими маленькими, как буравчики, глазами.
— Могу еще одну подбросить, — сказал мужик. — Для хорошего человека не жалко.
— Давайте.
Мужик дал карту, и у Мишки вышел перебор.
Теперь глаза-буравчики были обращены в Вовкину сторону.
— На рубль, — сказал Вовка.
— Ать, — сказал мужик и дал Вовке карту.
Вовка, не снимая очков, протер их большими пальцами и сказал:
— Двадцать одно!
