я.
– Вот и я про то, – кивнула Вера. – Вдруг у нас в ванной шампунь кончится, а родители денег ещё не прислали. Что ж нам, без шампуня жить? – улыбалась она. – Держи! Пин-код 0808, день нашей встречи.
Я взяла. Всё так просто...
На кухне появились посуда, ложки, вилки, ножи и моющие средства, красивые табуретки, салфетки на стол, вазочки под печенье и варенье, полотенца, новый чайник, кулер, кофеварка, люстра с висюльками над столом – давно такую хотела…
Холодильник наполнился сыром, маслом, яйцами, молоком, овощами, хлебом, джемом и консервами. В шкафчики я составила ёмкости с крупой, пакеты с сахаром, рисом, гречкой, вермишелью, рожками и спагетти. Вызванный мастер зарядил и настроил нам посудомойку и научил пользоваться вытяжкой.
Вера никогда не готовила – я решила, что она просто не умеет. Если она и собирала что-нибудь на стол, то чаще всего это было что-то заказное, готовое и просто разогретое в микроволновке или на плите. А я готовила в охотку – мама меня всему научила.
Днём я перекусывала в университете, вечером, если мы никуда не ходили, готовила что-нибудь незамысловатое и мы болтали, сидя на нашей кухне и ели рожки в мясной подливке, или жареную картошку, или борщ, или суп с фрикадельками, или пельмени. Вера ела совсем мало – в основном ковырялась в тарелке и больше налегала на чай или кофе.
По утрам я пила кофе, жуя бутерброд с сыром и ветчиной, или заваривала чай и намазывала батон маслом и вареньем, а Вера, обычно не завтракала.
– Я потом, попозже, – говорила она. – Не проснулась ещё, не умылась.
Она меня всегда провожала до двери и мы чмокали друг друга в прихожей.
Прихожая тоже постепенно обрела жилой вид. Коврик мы купили в первую очередь. Для одежды и обуви заказали шкаф-купе, а на стену против входа нам установили зеркало от пола до потолка.
В гостиную мы постелили огромный пушистый ковёр, и поставили мягкий гарнитур из дивана-трансформера, двух кресел и столика. Стены украсили панно и картинками, сделали верхнее и местное освещение, поставили на низкую плоскую тумбочку телевизор с большим экраном и двумя звуковыми колонками-башнями по бокам.
Наши спальни я обставила одинаково. Всё, как и описывала – кровать, трельяж, шкаф, пуфик, туалетный столик. Только у Веры ещё стоял нормальный большой стол, за которым она работала на своём ноутбуке, сидя на обычном офисном стуле.
– Мне так привычней, – сказала она, когда я спросила, почему бы ей не поставить себе какой-нибудь супер-пупер компьютер с тремя большими мониторами и страшно эргономичное кресло.
Никаких листочков, бумаг, тетрадей, записей и даже авторучки или карандаша у неё на столе не было. Только ноутбук и больше ничего. Однажды, когда я, сев за её стол, подняла крышку ноутбука, то обратила внимание, что на его клавиатуре на кнопках есть только латинские буквы. Кириллицы не было.
– Как же ты на нём работаешь? – воскликнула я. – Или ты по-русски совсем не пишешь?
– Пишу, конечно, – улыбнулась она. – Мои пальцы сами помнят, где какие символы. Я вслепую набираю, так быстрей.
У меня тоже был свой ноут, с которым я обычно зависала, лёжа на диване в гостиной – печатать на нём без букв на клавишах я бы не смогла.
По вечерам мы, лёжа на разных краях дивана, смотрели фильмы из интернета или какие-нибудь передачи, которые Вера научила меня записывать автоматически заранее, когда они идут в эфире, чтобы потом смотреть в удобное время и без рекламы. Если мне кто-нибудь звонил – девочки из группы или мама, – то я уходила на кухню или на лоджию, чтобы не мешать Вере, а если звонили ей, то это всегда были звонки, связанные с её работой, и она уходила к себе в спальню. При этом, она всегда закрывала за собой дверь, чтобы, в свою очередь, не мешать мне. Разговоры эти, даже если я и слышала, что говорит Вера, для меня были непонятны и потому бессмысленны, а однажды я, проходя мимо её двери, услышала, что она говорит по-немецки.
– Ну, ничего себе, – восхитилась я, когда позже мы опять сошлись в гостиной. – Ты немецкий знаешь?
– Знаю, но совсем немножко, – сказала Вера. – Я и на некоторых других языках с грехом пополам могу говорить на компьютерную тематику. Это же, в основном, профессиональный сленг, а он на всех языках более-менее одинаковый.
– И на китайском?
– Не знаю, – улыбнулась Вера. – По-китайски я не умею.
– Давно хочу начать учить китайский, – сказала я. – У нас в университете много китайцев.
– Почему именно китайский?
– Не знаю, – я пожала плечами. – Может, за китайца замуж выйду.
– А твои родители одобрили бы такой выбор?
– Ну, папа бы точно не одобрил. Он у меня традиционалист. Да я и не собираюсь за китайца. Говорят, у них только одного ребёнка иметь можно.
– Сейчас снято такое ограничение. Я в интернете читала. А ты сколько хочешь?
– Вера! – фыркнула я. – Ты прям как мама! Не знаю я ни про китайца, ни про детей. Болтаю просто… А ты сколько бы хотела?
– Я тоже не знаю…
– А ты была с мужчиной? – спросила я.
– Была.
– Я тоже была, – сказала я.
В октябре в одном из разговоров мама сообщила, что они с папой собираются приехать на несколько дней в Новосибирск, повидать меня, тётю – мамину старшую сестру – и привезти мои зимние вещи и кое-какие гостинцы. Утром, за завтраком я сказала об этом Вере.
– Они же думают, я в общежитии живу, и про тебя ничего не знают.
Я намазывала на ломтик батона масло, и смотрела на стоящую у окна Веру, ожидая, что она скажет.
– Как вариант, ты можешь им ничего о нас не говорить и пожить эти дни в общежитии, – улыбнулась Вера.
– Угу, – кивнула я, откусывая бутерброд.
– А можешь им сказать всё, как есть, и познакомить нас. Я с удовольствием познакомлюсь с твоими родителями.
– Правда!?
Бросив бутерброд на тарелку, я радостно вскочила, подбежала к Вере и обняла её.
– Мы приготовим что-нибудь вкусненькое и пригласим их к нам в гости, –
