имени? Может, его возбуждают коровы? Потому и запал на меня?
— Меньше всего ты похожа на корову, — утешаю её.
— Ой, — оживляется Милка, — Ты бы видела наши с ним игрища…
— Нет уж, уволь! — выставляю ладони вперёд, — Не хочу ничего знать об этом.
Милка любит ввернуть кое-что из подробностей жизни интимной. Вероятно, ещё потому, что не любит. Точнее, секс любит! Не любит кого-то конкретного. Я же стараюсь держать под замочком всё то, что творится у нас с моим мужем в постели. Возможно ещё потому, что особыми играми наша интимная жизнь не блистает. Да и сколько блистать? Когда вместе почти двадцать лет, то кровать из «любовного ложе» превращается в «просто кровать». На которой мы спим! Иногда, машинально прижавшись друг к другу. Иногда разнообразим наш сон сладкой сценой соития. Чмокнем друг дружку, и дальше сопеть…
— Ага, уволить себя можешь только ты сама, между прочим, — напоминает подруга.
Смеюсь:
— И прибавить зарплату могу.
— Зарплату, не знаю. Это ты финансист! А вот в отпуск отправить не помешало бы, — кивает она, — Вы куда-нибудь едете летом?
У нас отпуск летом. С июля по август. Когда мой супруг принимает экзамены в ВУЗе, бывают проколы. Приходится ждать до конца «летней смены». Он дотошный, к нему могут несколько раз приходить на пересдачу. И даже домой.
— Я не знаю, хотели в Абхазию съездить, — делюсь.
Отправиться дальше мешает жара. Которая воцаряется в это время года почти на всех заграничных курортах.
— Тоже вариант, — одобрительно хмыкает Мила. Она-то вольна куролесить по странам в любой месяц года. Исключая, конечно, декабрь, март и май. Первый в связи с новогодними праздниками, второй за счёт женского дня. Ну, а третий по поводу школьных звонков.
Вместо Милки, когда она уезжает, работает девочка. Наняли в штат! С недавних пор можем позволить себе, целых двух официанток, трех пекарей, грузчика, дворника и даже уборщицу. На первых парах убирались вдвоём…
Майский день расцветает за окнами полупрозрачных витрин, когда Милка меня покидает. Я, отказавшись от фитнеса, решаю остаться, добить этот чёртов отчёт. Нужно сдавать документы налоговой! Я щепетильно ищу расхождения в книге расходов. Как вдруг надрывается мой телефон.
Вздрогнув, беру. Машинально бросаю:
— Кафе «ВитаМила», я слушаю?
На любой незнакомый номер я отвечаю подобным образом. Так как мой телефон указан в рекламных проспектах. Иногда нас бронируют, чтобы отметить какой-нибудь праздник. Иногда уточнить, где находимся, есть ли в наличии то, или это…
Но в этот раз голос молчит.
— Говорите, пожалуйста! Я вас слушаю, — повторяю, попутно считая в уме.
Горячей волной пробуждается нечто до боли знакомое в сердце, когда хрипловатый мужской баритон говорит:
— Виталина?
Я замираю, рука с калькулятором никнет. А ручка, упав со стола, с шумом катится прочь.
— Вита? Это же ты? — говорит вопросительно.
Сказать, что не я? Но зачем? От этого «нет», не исчезнет внезапная связь между нами. Боже мой! Двадцать лет прошло, а я всё ещё млею от голоса. Всё это — сон…
— Это я, — отвечаю я твёрдо.
Он усмехается, слышу:
— Я знал. Ты такая же. Даже голос такой же, как был.
Я озираюсь, смотрю сквозь витрину на улицу. Кажется, он наблюдает за мной? Только, как он узнал о кафе? И вообще! Он не может быть здесь. Он уехал! Уехал.
— Вита? — хрипит Богачёв, — Ты же узнала меня?
Сказать — не узнала? А что это даст? Ведь звонок поступил. И не только в смартфоне. В душе! Его голос. И боль, что оставил когда-то на память. Горит, кровоточит. Ждёт выхода.
— Узнала, — роняю, — И что?
— Твой номер, — он выдыхает, — Ты не стала менять его.
Намекает? Специально ждала. Ожидала, что он позвонит. Потому не меняла! Хочется жёстко ответить ему, отключить телефон. Я не меняла его потому, что забыла. Ленилась давать новый номер друзьям и родным. А потом вовсе стало непросто сменить. Бизнес, связи, контакты. А он ни причём!
— Не обольщайся, Никита. Это не из-за тебя, — повествую спокойным уверенным тоном. Горжусь собой, чёрт побери!
— А я в Питере, — делится он.
Замираю. Отведя телефон от лица, вижу номер. И местный, российский придаток «+7». Он же был за границей? Насколько я знаю, в Канаде. Последние несколько лет. Вернулся? Давно?
— И что? — повторяю, желая понять, что он хочет.
Богачёв тянет время, слова подбирает особенно тщательно. Сложно, наверное, спустя столько лет:
— Понимаю, что ты не захочешь. Но… Всё же спрошу. Может, встретимся?
Тихий смешок вырывается, он его слышит.
— Зачем? — говорю.
— Как зачем, — он вздыхает, — Просто хочу тебя видеть.
— А я не хочу! — отвечаю поспешно. Наверное, слишком поспешно? Не похоже на правду. Я не знаю, хочу, или нет…
— Я бы хотел объясниться.
— Не стоит, — роняю уверенно, — Я давно отпустила тебя, и живу своей жизнью. И мне всё равно, где ты. Там, или здесь.
Говорю, а у самой сердце стучит так надрывисто, гулко. Что боюсь, он услышит его. Потому тороплюсь завершить разговор:
— Извини, мне пора.
— Вита, стой! — окликает.
Молчу.
Он роняет:
— Прости.
Я кладу трубку раньше, чем что-то ещё прозвучит. Совершив пару вздохов, замечаю, что скомкала лист. Документ для налоговой явно испорчен! Придётся печатать по новой. Может, добавить его телефон в «чёрный список»? Тогда будет проще представить, что это привиделось мне.
Глава 2
Отец ушёл от нас достаточно рано. Мне было одиннадцать. Я помню, как он с чемоданом стоял у двери и прощался со мной. Помню тёплые папины руки, раскаяние в голосе:
— Малыш, ты же знаешь, что я тебя очень люблю.
— А почему тогда ты бросаешь меня? — прошептала сквозь слёзы.
— Не тебя, — он вздохнул, — Не бросаю.
Это было последнее наше объятие. Папа уехал в Израиль. Обнаружил еврейские корни по матери. Женился на той, кому письма писал, ещё будучи в браке с моей.
Он много раз приглашал меня в гости. Но видя мамино лицо, я не ехала. Жалела её! Представляла, как буду в Израиле, с новой отцовской семьёй. А она будет здесь, в одиночестве. Нет, у матери были мужчины! Но замуж она так и не вышла. Предпочла быть свободной от клятв.
Когда мама работала там, я была второкурсницей. И часто ходила в её магазин. «ЗлатаРус» — это сеть ювелирных салонов. А вообще, это холдинг, в котором есть много чего. Ювелирный завод, сеть отелей и банков, ресторан, казино. Казино уже нет…
Моя мать была главной в салоне. Администратор, а девочки ей подчинялись. Все они были чуть старше меня. И воспринимали согласно «дресс-коду». Не гнали,
