воспрянул и заинтересованным оком на волонтёров глянул. А что, шурупит он мозгою, Уладовы отпрыски боярского ведь роду: хоть и бедняки, а вона зато какие — в плечах косая сажень…
Дал он им резвых коней из своих конюшен и доспехи вдобавок ратные, поскольку их батя давным-давно пропил все латы — а ещё маленько деньжат. Громаха перед царём ещё чуточек пораспинался, поклялся в верности ему и в любви к его дочерям и… к такой бабушке восвояси они отправились.
И вот долго или коротко блукали оба брательника по белому свету — скорее, конечно, долго, чем коротко, — а только достигли они в своём путешествии самих Алатырских гор. Как их в этакую даль занесло, сам чёрт даже не знает. Наверное, привела их к тому судьба. Глядят братаны — что за диво ещё такое образовалося? — туман какой-то зелёный на землю вдруг пал. И тихо сделалось вокруг ну невероятно. Стали они по туману тому вперёд пробираться, ехали-ехали, а тут глядь — никак впереди здания некие показалися? Пригляделись они получше, буркалы кулаками протёрли — точно же вырисовываются пред ними дома!
Туман сей загадочный постепенно растаял, и видят Торан с Громаном, что оказались они в заброшенном сказочном городе. Постройки окрест были странными, сплошь каменными, и поражали они взоры путешественников формами своими невероятными. И ни души-то кругом не было видать, ни единственного нигде человечка там не сыскалося. Лишь коты бродячие по углам и закоулкам шарились во множестве изрядном, но витязей проезжающих они как видно боялися и лишь злобно на них зыркали из своих подвалов.
— Чего-то мне тут не по себе! — передёрнул плечами Громаха, — Настроение ну словно в могильном склепе…
— Угу, — согласился с ним братень, — Ага.
— Однако вечер уже наступает, — размышлял далее старший, — Надо нам где-то на ночлег тут определяться…
Проехали они ещё чуток, копытами коней по брусчатке поцокали, потом смотрят — ва-а! — показался впереди дворец громадный. Тоже, вестимо, безлюдный, ибо только лишь они к нему приблизились, как вдруг выскочила из дверей и окон кошачья большая стая, и во все стороны отродья сии хвостатые вмиг поразбежалися.
Чувствительный Громаха от испуга внезапного аж назад подался, а его брат туповатый повылупил лишь сильнее глаза. Ну а кони под ними заржали встревожено и ушами от страха запрядали.
— Тьфу ты! — сплюнул в досаде Громан, — Ишь, расплодилась здесь, нечистая сила! И чего они тут едят?..
Привязали они коней у каменной коновязи, а сами в палаты дворцовые направились. Заходят, окрест озираются — ну, думают, здесь и лепота!..
А и действительно — вокруг колонны стоят беломраморные, потолки сводчатые красками яркими играют, везде позолота, шик, блеск, красота…
И два трона резных на постаменте возвышаются.
Правда, вот, мебели никакой совсем нету. Одни полированные тебе полы. И нигде вообще ни пылинки.
— Странно, — почесал голову Громан, — Вроде никто тута не живёт, а гляди-ка — чистым же чисто. Хм! Может, тут невидимки обитают, а? Или бесплотные какие-нибудь твари?
Ничего ему не ответил этот вахлак, лишь в очередной раз пожал он плечами.
— А-а! — махнул рукою Громаха, — Давай, братан, на полу укладываться. Чего уж тут выбирать-то…
Сказано — сделано. Подложили они под голову по седлу и мал-помалу на полу цветастом заснули.
А уж ночь-то тёмная на землю легла. Спят-храпят витязи аховые, в кошмарах страшных метаются, да вдруг оба разом и просыпаются. Слышат — дикий вкруг дворца вой поднялся, и ещё отчаянное конское ржание там раздалося. Кинулись они к окнам стремглав, глядь — двор огромный залит лунным сиянием, и в том сиянии видна масса копошащаяся — кошачья само собою, какая ж иначе-то! Облепили жуткие котяры коников братьевых, с ног их свалили, да вмиг и загрызли и почали, урча, жрать.
Переглянулись братовья в ужасе несказанном, и у нервного Громана волосы даже дыбом на голове поднялися.
И тут вдруг двери в залу тронную заходили аж ходуном, а потом только тресь — настежь они распахиваются, и вваливается в палаты дюжина чёртова котищ агромадных, из коих двое так и вовсе были с собаку немалую.
Попятились братья назад, и у Громана даже зубы начали от ужаса клацать, а те котяры медленно этак да плавно к ним стали подступать, и их жуткие глаза горели зловеще багровым пламенем. Окружили они людей полукружьем и принялись расстояние меж ними сокращать. Вот они уже ближе подступили, ближе, ещё поближе…
Совсем уже близко подошли страшные коты и… вдруг как прыгнут!..
…На этом месте интересном мы братьев несчастных покинем и возвертаемся к князьку Уладу, коий пил там всё это время и от влаги хмельной буквально не просыхал. Случилось у него в доме большое несчастье: помер внезапно старый верный слуга. Бедолага хоть и недостаточно, а всё ж таки негодяя Улада с Куколокою вдобавок, а как-то прокармливал. А тут схоронили они его, и поесть-то в дому стало нечего. Начал тогда папаня дурака-сына из дому гнать: иди, говорит, отселя куда знаешь — братьев ступай искать или пропавших царевен окаянных!..
О! — в помутнённый разум ему вдруг втемяшилось: а и действительно, пойду-ка я к царю Дариладу, возьму с собой Куколоку-раздолбая и отряжу его на розыск царёвых дочек. Глядишь, и деньжат царь отсыпет немножко. Монеты в плюс мне пойдут, а Куколока в минус, а там глядишь, может и ещё чего-нибудь судьба мне подкинет…
Пошёл он сынка свово убёгшего искать и обнаружил его в саду играющим. Тот сидел на траве и смеялся, а вокруг него голубиная стая порхала.
У чокнутого Куколоки с животными вообще отношения были особенные. Любил он всякую живность любовью прямо великой, и те ему — странное дело! — отвечали полной взаимностью. Когда он с куклами своими не играл, то уж непременно с кошками, с собаками да с пернатыми забавлялся. Так и сейчас — облепила его голубиная целая стая и с рук у дурачка крошки шумно клевала. А он, оболтус, и рад: рот прямо до ушей у него был распахнут, и слышался из уст его идиотский смех…
— Эй, Куколока, — позвал его отец, — иди скорее сюда!.. Вот же ещё дурака бог мне послал, — рассерженно он добавил, — нет бы парочку голубей на обед нам поймать, а он с ними лишь цацкается!
Переодел он сумасшедшего в лучшую, какую была, одежду, взял его за руку, чтобы не убежал, и повёл затем в палаты царские. А по дороге втолковывает в голову его садовую: пойдёшь-де отныне прочь из моего дому, надобно, мол, тебе поискать пропавших братьёв…
Услышал то Куколока
