только автобус заехал в наш город, мое сердце начало колотиться быстрее. Я чувствовала каждый удар, и мне казалось, что оно вот-вот пробьёт грудную клетку.
Пересев в такси, я ощутила еще большее напряжение. Особенно в тот момент, когда машина свернуло в наш район. Когда поехала по нашим улицам. По улицам, по которым еще на днях ходила моя мама. По которым мы ходили вместе... Мозг моментально начал рисовать картинки в сознании. Я увидела, как она провожала меня маленькую, в школу. Увидела, как она бежала на остановку, в пекарню, к своему мастеру на стрижку. Как она держала за руку Матвея, ведя его из детского сада. Как несла мне связку гелиевых шаров и корзину белых роз на мое восемнадцатилетние. Какой она была счастливой в тот день! Везде мне мерещилась мама. У меня так и стоит в глазах ее улыбка, а в ушах звенит ее смех. Моя мама совсем молодая. Она такая жизнерадостная и красивая, такая заботливая и внимательная. Она не могла умереть! Я ни за что не поверю в это до тех пор, пока не увижу ее собственными глазами.
***
- Как в закрытом? Папа, я не согласна! Так нельзя! Я хочу ее увидеть! Я не видела ее четыре месяца!
- Саша! Такие правила… Из морга сразу на кладбище, - объяснял мне осипшим голосом папа, а я смотрела на него, недоумевая. Отец поседел и осунулся. Какие-то несколько месяцев назад он выглядел совсем по-другому. В его волосах почти не было седины, а сейчас его голова будто бы посыпана пеплом.
- Папа, ну ты же можешь! Договорись!
- Доченька! Нельзя! Ты же знаешь, что нельзя! Я заказал гроб с окошком. Его привезут завтра. У нас ни в одном ритуальном агентстве гробов с окнами уже не осталось.
- Я не хочу никаких окон!!! Мы его сами откроем! - кричу я и начинаю колотить папу в грудь. - Ты же можешь договориться! Ты же все можешь! Заплати! Позвони кому-нибудь!
Папа прижимает меня к своей груди. Держит крепко:
- Нет, доченька. Эта дрянь забрала маму. Я не могу рисковать еще и вами...
- Я не боюсь заразиться!!! - кричу я во весь голос. По щекам бегут слезы, стекают за ворот водолазки. Отец смотрит на меня мутными глазами. Его лицо стало багровым, на лбу вздулась вена. Он обнимает меня еще крепче. Шепчет еле слышно:
- А я боюсь за вас! Очень боюсь, Шурочка! - папа гладит меня по голове. - Доченька! Девочка моя, поплачь! Поплачь! Лучше плачь… Матвей молчит. Я от него еще ни единого слова не добился. Лег на кровать, уставился в потолок и ни сказал еще ни слова…
***
Похороны прошли как в бреду. Папа таял на глазах. У него поднялась температура. А у меня закрались подозрения.
- Па! Давай тебе скорую вызовем? Мне не нравится, как ты выглядишь…
Это был вечер после похорон. Маму отдали нам только на пятые сутки. Не все ритуальные службы имеют право проводить подобные похороны. На захоронение своих близких выстроилась огромная очередь. Соответственно, очередь на вскрытие собралась не меньше. Морги не справлялись. Мне казалось, что я попала в какой-то хоррор.
Наше существование в момент ожидания разрешения невозможно было назвать жизнью. В городе резко закрылись все заведения общепита. Никто не хотел принимать заказы на поминки. Поэтому нашу маму мы поминали в родительском доме. Были только несколько маминых коллег, две ее подруги, папина старшая сестра тетя Нина и дедушка Коля, мамин отец. Катя не приехала, ее не отпустили с работы. Андрей тоже от поездки воздержался. Сослался на занятость. Ему почему-то было неудобно приезжать в такой момент. Обещал навестить нас через пару недель.
Родителей отца и бабушку Олю, маму моей мамочки, мы похоронили еще в первые месяцы пандемии, почти два года назад. Нашей семье очень тяжело дались эти утраты. Но они были пожилыми, с их уходом смириться было гораздо легче.
- Доченька! Это нервы. Ненужно скорую.
- Пап, - прикладываю ладонь к его лбу, - Нужно срочно померить температуру, - быстрым шагом направляюсь за аптечкой. Возвращаюсь. Протягиваю папе градусник. - Матвей! Мот! Где пульсоксиметр?
- Не знаю, - брат выглядывает из комнаты, на лице застывает выражение тревоги. - Зачем тебе?
Иду в спальню к родителям.
- Папа сказал ничего там не трогать, - останавливает меня брат.
- Матвей! Нужно померить папе сатурацию. У нас точно где-то должен быть прибор. Я помню, мама покупала.
Захожу в родительскую спальню. Перед глазами снова мама, улыбающаяся, немного растрепанная, в длинном бордовом шелковом халате. На комоде лежит ее кошелек и небрежно брошенный шейный платок. На туалетном столике легкий беспорядок. Флакон ее любимых духов стоит не на своем месте. Рядом с ним снятый колпачок. Вижу стакан воды с отпечатком ее помады. Он стоит на прикроватной тумбочке. Вода почти испарилась, осталось немного на самом донышке.
Мама не лежала дома ни дня. Взяла пару отгулов на работе. Но в день, когда ее забрала скорая, ее вызывал начальник. Он требовал отчет, который она должна была сдать днем ранее.
Мама плохо себя чувствовала, но в офис все равно поехала, а когда вернулась, чуть было не потеряла сознание. Скорую ей вызвал Матвей. Папа примчался в больницу спустя полчаса. Он еще не успел вернуться домой с работы в тот вечер. Компьютерная томография показала восемьдесят процентов поражения. Оба легких были поражены почти полностью. В тот же вечер она попала в реанимацию. Ее почти сразу подключили к ИВЛ, но вечером следующего дня мама умерла.
Выдвигаю ящик прикроватной тумбочки. На мня смотрит стопка наших семейных фотографий. Она все-таки распечатала их. Фотографии с дня рождения Матвея и с юбилея дедушки Коли. Под ними лежит альбом. Мама не успела разместить снимки в нем. Открываю следующий ящик. Давлюсь слезами. Всюду мамины вещи. Это ее комната, ее косметика, ее одежда, ее книга с закладкой из птичьего перышка: Уильям Голдинг, "Повелитель мух". Прижимаю книгу к себе. Я ее читала еще в детстве, а мама читала недавно. Все это принадлежало ей. Она пользовалась этими вещами, брала их в руки.
- Саша! Папе плохо! - в комнату забегает перепуганный брат. - Я к нему обращаюсь, а он не отвечает...
***
Папы не стало на девятый день после смерти мамочки. Тромбоэмболия легочной артерии - так было написано в заключении о смерти. Он пробыл в больнице три дня, так и
