мне не давала, воспитывала меня в строгости и запретах. Заставляла много работать, но еще больше учиться. Сидела со мной часами. Учила мудростям жизни.
Не смотреть по сторонам, не бегать по свиданиям и подружкам. Я так порой боюсь ее разочаровать, сделать что — то не так.
Ведь у меня кроме нее и братьев нет никого. После той аварии я даже не помню ничего.
Родителей не помню, хотя братья много рассказывают. Хоть и не самого приятного. Несмотря ни на что я смогла окончить школу с золотой медалью, поступить на бюджет, выбрав профессию, которую бабушка считала благородной.
В доме что — то разбивается и я бегу туда, смотрю, как Генка ищет чекушку.
— Точно, где — то тут было.
— Ген, Ген — не приближаюсь, но зову. — Бабушку в больницу забрали.
— Она свое пожила.
— Да как ты можешь так говорить! Она же все для нас.
— Святая бабуля, святая Аруля. Меня от вашей святости тошнит. Да где оно! — роется он на антресолях. Я иду к холодильнику, достаю бутылку пива и несу ему.
— На, только не буянь.
Он как ребенок присасывается к бутылке, а вскоре засыпает. Я же продолжаю ждать звонка от Вити. Сам он трубку не берет. А бабушка не признает сотовых телефонов, только домашний.
Не могу уснуть до самой полночи. Переделав все дела, сижу возле ворот, высматривая такси, на котором наверняка приедет Витька. Его возят бесплатно, как местную легенду легкой атлетики. Но чтобы развиваться в спорте, нужны были деньги, которых у нас никогда не было. Зато недостатка в них никогда не ощущал тот мужчина из черной машины… Ради чего он живет, если молодым имеет все что хочет.
Наконец вижу яркие огни машины. Сижу, сжав колени. Ожидание смертельно. Оно разрастается как трещина, стремительно и глубоко. Копчик охватывает холодом, когда Витя хмурый выходит из такси, жмет руку водиле, и идет мимо меня в дом.
— Витя! Бубушка жива? — кричу надрывно, ощущая как слезы потоком по щекам. — Что случилось?! Отвечай немедленно!
— Жива… Но ей недолго осталось.
— Мне нужно к ней, — рвусь к двери, но брат удерживает.
— Да стой ты, куда ломанулась? Что толку от твоего там сидения. Надо деньги искать, чтобы ее в Москву отправили и пролечили.
Пролечили. Пролечили… Эти слова внушают надежду, а на операцию могут дать кредит.
— Много денег?
— Пол ляма. Там что — то с клапанами.
— Боже, как много… — сажусь на стул. Мне даже сложно представить о какой сумме идет речь. Баснословные деньги, которых у нас никогда не было. Но и бабушку бросить я не могу. Ей всего шестьдесят. Она может еще лет двадцать жить поживать. — Что же делать? У меня есть накопления, но там всего тридцать тысяч.
— У меня тоже есть. Где — то пятьдесят.
— Вот, у меня тоже есть заначка, — приносит Генка пять тысяч, почти падая на стул рядом. Меня прошибает нежность к моим недалеким братьям. Какими бы они не были, но за семью стоят горой. Сколько парней они в свое время от меня отогнали. Сколько избили и сломали рук тех, кто думал, что я набиваю себе цену.
— Ребят, мы справимся ведь… Мы что-нибудь придумаем.
— Даже не сомневайся, — садится Витя передо мной на корточки, вытирает побежавшую по щеке слезу. — Завтра пойду по всем своим паханам, у кого что смогу, одолжу.
— А я тогда кредит попробую завтра взять. Может дом заложим?
— За него много не выручишь, я ж узнавал, — икает Гена, смотря на меня виноватым взглядом.
— Ладно, давайте не унывать, утро вечера мудренее.
Только вот к следующему вечеру все, что мы собрали это сто пятьдесят тысяч. А за дом давали еще сто пятьдесят в кредит.
— Черт, — взрывается Витя, а у меня слезы на глазах наворачиваются. — Времени совсем нет! Нужно уже в понедельник занести деньги…
Боль сковывает изнутри, словно в сердце огромный ржавый штырь торчит. Собственная несостоятельность ощущается камнем на душе. Неужели ничего нельзя сделать. Неужели бабушка умрет?
Слезы бесконечным потоком, руки закрывают лицо, дрожа от тихой истерики. Мне нужно к ней. Мне надо извиниться, побыть рядом столько, сколько смогу.
Встаю с дивана, иду собираться. Надеваю джинсы, футболку и кроссовки. Беру самой любимой бабушкиной еды.
— Ты куда? — появляется Витька, пока Гена снова бухает, на этот раз с горя. — К бабушке?
— Да, хочу быть с ней, пока она… — Говорю с трудом. — Пока она еще жива.
Беру сумку, иду уже к выходу, когда Витька вдруг окликает меня.
— Арин.
— А? Тебя подождать?
— Нет, слушай, есть один стопроцентный вариант.
Я цепляюсь за эту соломинку, словно за ветку над огромной пропастью.
— Так чего же ты молчал! — бегу к нему, хватаюсь за руки, трясу его как могу. — Говори! Немедленно! Как ты мог…
— Просто для этого придется…
— Что придется? Не молчи!
— Продать твою девственность.
Я отвожу руки резко, словно ошпарившись. Смотрю на лицо Вити, принявшего самый виноватый вид. Может мне показалось? Может я просто ошиблась?
— Что ты имеешь ввиду?
— То самое. Есть клуб, там дают деньги за подобное. Любые, какие попросишь.
— А откуда ты… знаешь про этот клуб?
— Слухи ходили, но ты сама понимаешь. Арин.
— Это что, чтобы спасти бабушку мне проституткой нужно стать? — выдаю все на одном дыхании, пока сердце отбивает чечетку. Я никогда даже… Никогда не хотела, не думала. Это все не для меня.
— Арина, — хватает Витя меня за руки. — Это только одну ночь. Мы получим деньги, оплатим бабушке операцию и забудем про это. Никто никогда не узнает.
Поворачиваю голову, смотрю на Гену, который ведет пальцами по губам в замочке.
— Никому. Если бабушка выживет, пить брошу, вот те крест!
— Я не знаю, я не смогу. Это же надо с каким — то непонятным… А если я забеременею? Как мне потом жить?
— Нет! Моя Манька принимает таблетосы если я пульнул не туда, я их куплю в городе и никаких последствий не будет.
— Да что ты с ней болтаешь, она больше о своей чести печется, чем о жизни бабушки, которая нас вырастила, подняла! Хочет ей смерти.
— Нет! Господи, конечно нет! Я, — закрываю глаза, не до конца понимая, на что соглашаюсь. — Я готова.
— Отлично!
— Но все должно быть задокументировано! Я не хочу, чтобы нас обманули.
— Будет соглашение, все юридически заверено, типа как выплата за услуги, но указано какие не будет. Ну, сама понимаешь…
— Понимаю. Это противозаконно.
Наверное, осведомленность Вити должна меня насторожить, но все о чем я могу думать, это о том, что совсем
