пить, что характер важнее привлекательной внешности, но наедине с сестрой иногда вздыхала о том, как хотела бы иметь привлекательного супруга.
— Вот, посмотри, — Кейди поднялась с дивана, прошла к своему письменному столу, заваленному модными журналами, любовными романами в голубых бумажных обложках и письмами поклонников и извлекла “Ярмарку тщеславия”, толстый журнал о международной светской жизни. — Он прямо античный бог, ты только взгляни на него. Красавец!
Статья, которую сестра подсунула Арьяне, рассказывала о большом благотворительном вечере в Хармиране, который состоялся три месяца назад. На дагерротипическом снимке был князь Киган с бокалом вина в руке, и Арьяна, посмотрев на него, решила, что Кейди права. Темные волосы с легкой волной, уложенные в идеальную прическу, чуть прищуренные глаза, волевой подбородок и тонкие губы — князь Киган был хорош собой, с этим не поспорить.
Оставалось принять свою судьбу. Склониться перед ней и послушно сказать: поступайте со мной так, как считаете нужным. Я не сопротивляюсь.
— Знаешь, я когда-то сказала маме, что сама выберу мужа, — вздохнула Арьяна, возвращая журнал. Кейди завела глаза к потолку.
— О да, я помню! Мама тогда назвала тебя невоспитанной девчонкой. И очень расстроилась!
Арьяна улыбнулась, но улыбка вышла печальной. Скоро все это навсегда останется в прошлом — их с сестрой разговоры и мечты, воспоминания, комнаты, в которых прошли детство и юность. Скоро все станет по-другому, и Арьяна пока не могла к этому привыкнуть.
— Да, тогда она устроила мне трепку, — вздохнула она. — Долго говорила о том, что у девушек есть правила жизни и долг перед родителями и страной.
— А ты сказала, что все равно хочешь выбирать сама. Ох, Ари, как же я тебя люблю, как буду скучать… — Кейди села рядом, обняла сестру за плечи, и какое-то время они сидели молча и неподвижно. Потом часы мелодично пробили пять часов вечера — пора было прощаться и ехать на вокзал: поезд уходил в шесть, и впереди у Арьяны было очень много трудных и важных дел.
— А мама потом сказала, что я упрямая, — она поднялась, и Кейди сжала ее протянутую руку. — Я буду писать тебе, Кей.
— А я буду отвечать тебе, Ари. И жду на нашу с Зентисом свадьбу, и ты будешь восприемницей наших детей, — на глазах Кейди вновь появились слезы. — И ты тоже пригласишь меня…
Она не выдержала — расплакалась. Сестры обнялись и, стоя вот так, Арьяна всей кожей чувствовала, как ее юность сейчас уходит безвовзратно.
Ее отрывало от родительского дома — и она ничего не могла с этим поделать.
* * *
— Нет, мы не называем себя волками. Когда-то в древности хармиранцы могли превращаться в животных, да, но те времена давно миновали. Мы обычные люди.
Когда поезд отошел от вокзала, Арьяна все-таки не выдержала и заплакала — без криков и вздохов, без стонов, просто слезы полились по щекам, и Арьяна не могла остановиться. В купе с принцессой ехала телохранительница Бейлин, которую к ней приставила Викерет — крепкая, высокая, улыбчивая девушка с короткими золотистыми волосами. Она сразу же пришла на помощь: уверенными движениями смешала успокоительные микстуры, протянула стаканчик из плотной бумаги и каким-то очень дружеским тоном сказала:
— Ничего, ваше высочество, это ничего. Все девушки плачут перед свадьбой. Но наш князь очень хороший человек, он вам обязательно понравится. Меня папаша тоже замуж по своей воле выдал. Не за князя, конечно, за офицера. Так я ему в первую ночь нос разбила — а пусть не лезет с пьяной харей. Он и говорит: ну ее в звезду, эту малахольную — и не лез больше. И вообще уехал куда-то на юга.
Арьяна рассмеялась сквозь слезы — Бейлин казалась непосредственной и доброй. Телохранительница пришлась ей по душе: возможно, они подружатся, Арьяне ведь понадобятся друзья в чужой стране. К ней, конечно, все будут добрыми — она едет спасать детей, погруженных чумой в долгий сон, из которого нет выхода. А потом… Потом она будет просто жить дальше.
Она понимала, что принцессе не стоит ждать от жизни чего-то другого. Понимала, пусть и сражалась за себя. Выйти замуж, иногда даже не видя портрета мужа, уехать в чужие края — нет, это было не по ней… Но понимать и принимать — это разные вещи. Арьяна пока не могла принять.
Она хотела быть человеком. Ее считали куклой и относились соответственно.
— Расскажи мне о Хармиране, — попросила Арьяна, когда поезд покинул столицу и полетел среди бескрайних полей и лугов, а слуга принес в купе поздний ужин по-хармирански: много жареного мяса, картофеля, маринованных овощей — по-крестьянски, а не по-дворянски.
Бейлин говорила до тех пор, пока не пришла пора ложиться спать, и продолжила говорить на следующее утро. В ее рассказах Хармиран представал настоящим раем на земле. Многолюдные города среди высоких гор, поезда и дирижабли, цветущие сады, ученые и поэты — телохранительница рассказывала с таким восторгом, словно говорила о своем возлюбленном.
Но самым главным богатством княжества был ледарин, удивительный металл, легкий, ковкий и прочный. Весь мир покупал ледарин в Хармиране, без него нельзя было представить ни поездов, ни дирижаблей, ни новейшего вооружения — и чудесный металл был гарантией того, что Хармиран в принципе сохранится как независимая страна.
— Только мы способны его добывать и обрабатывать, — с гордостью сообщила Бейлин. — Если он не пройдет через руки хармиранина, то будет вызывать ожоги и мучительную смерть у любого, кто к нему прикоснется. Такова наша магия.
Когда речь зашла о магии, то Арьяна не удержалась и спросила об оборотнях. Поезд как раз пересек хармиранскую границу, дело было к вечеру, и солнце почти упало за изломанную линию гор — для страшных историй время было подходящим.
— Я вас разочарую, ваше высочество, — вздохнула Бейлин. — Но мы не оборачиваемся. Это, как бы вам сказать, безумие.
— Посланница Викерет говорила о князе Ирвине, — сказала Арьяна, вспомнив слова отца. За окном сгущались сиреневые сумерки, поезд летел к горам, по которым пробегали россыпи огней, и впереди, среди высоких трав, вдруг мелькнула стремительная тень.
Бейлин нахмурилась, словно речь зашла о чем-то предосудительном и постыдном. Об этом нельзя было говорить — но и молчать тоже было нельзя.
— Да, ваше высочество. Он тяжело болен. Видите ли, если мы здоровы, я имею в виду, душевно, то не слышим Песню Волчьей луны. А он ее слышит, и Песня заставляет его оборачиваться. Он становится волком, как все мы в давние времена.
— Что за песня? — удивилась Арьяна, и в это время поезд содрогнулся и дернулся,
