Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 125
— Пойдемте, док! — Баженов махнул рукой в сторону уазика. — Боюсь, что скоро начнется дождь. Я не люблю ездить в дождь. А вы?
— Я? — Пинт поднял чемодан и пошел к машине. — Честно говоря, я вообще не умею водить. Но в одном я с вами совершенно согласен: в дождь хорошо только спать. Все остальное лучше делать в сухую погоду.
— Ха! — Шериф ухмыльнулся, в глазах мелькнула хитринка. — В дождь очень хорошо сидеть в бане. Точнее, не в бане, а в предбаннике, за столом из неструганых досок, завернувшись в простыню. На столе чтобы — водочка, огурчики, помидорчики, ну, и… Не одному чтобы. И смотреть в окно, как холодные струи лупят по кочанам капусты…
Пинт опешил. Вот те на! Не ожидал у техасского рейнджера приступа среднерусского поэтического настроения.
Он на какое-то мгновение даже застыл на месте, но вовремя спохватился и поспешил за Шерифом: кажется, с неба опять закапало, как из неисправного водопроводного крана. Пока не очень сильно, но ведь и не по капусте.
Пинт положил свой багаж на заднее сиденье:
— Что это у вас здесь лежит, Шериф? Можно отодвинуть?
Баженов бросил взгляд на продолговатый сверток в промасленных тряпках.
— Это так… Пригодится. Валяйте, док! Ставьте чемодан на пол — места хватит. А саквояж можете взять на колени. У вас там револьвер?
У Баженова была странная манера говорить: с ходу и не разберешь, шутит он или говорит серьезно. Правда, иногда он улыбался, облегчая собеседнику задачу, но на этот раз улыбки не последовало.
— Револьвер? — переспросил Пинт. — Нет, я оставил его дома.
— Зря. Оружие нужно всегда держать при себе. — И снова, ни тени улыбки.
— Ну… Я же — не Шериф, — попробовал отшутиться Пинт. — Мне оружие ни к чему.
Обычное интеллигентское заблуждение. Пройдет совсем немного времени, и он поймет, что бывают такие случаи, когда оружие просто необходимо.
Баженов сел за руль, огромный, как штурвал крейсерской яхты, повернул ключ в замке зажигания, и допотопный двигатель заработал ровно и уверенно. Баженов со скрежетом включил первую передачу, машина, дернувшись, тронулась с места.
Они выехали на узкую горбатую дорогу. Шериф включил фары.
Небо, куда ни взгляни, одинаково свинцово-серое, вело себя, как лоскутное одеяло: то дождь ударял по стеклам и крыше с новой силой, а то, стоило проехать полсотни метров, под колеса стелился сухой асфальт. Точнее, то, что когда-то было асфальтом.
Наверное, это особенность местного климата, решил Пинт.
Было девятнадцатое августа, три часа пополудни, но из-за того, что солнце замаскировалось в серой пелене так усердно, что и не разобрать, в какой оно стороне, казалось, будто бы на землю опустились вечерние сумерки.
Они быстро миновали Ковель — на это ушло десять минут. Покосившиеся бревенчатые домишки, низкие и убогие, с голубыми наличниками. Иногда попадались дома покрепче — из дешевого силикатного кирпича, с белым тюлем на окнах и непременным гаражом в глубине участка. На окраине городка Пинт даже увидел несколько двухэтажных домов, они стояли ровно, как солдаты на плацу, между ними притулились детские качели и лавочки, сваренные из труб и покрашенные никогда не просыхающим «Кузбасс-лаком». В общем, Ковель производил гнетущее впечатление, он словно говорил своим жителям: валите отсюда, да поскорее, здесь ловить нечего.
На выезде из Ковеля стоял столб. Просто голый столб, и ничего больше. Когда-то на нем висел указатель, но сейчас — только ржавые перекладины и петли.
— Скоро приедем, — сказал Шериф. — Теперь уже недалеко.
Дорога, петляя, уходила в лес. Кроны деревьев смыкались над старым асфальтом, испещренным глубокими трещинами, из трещин торчала жесткая зеленая трава.
Уазик трясло на каждой кочке — особенность рессорной подвески, — и Пинт покрепче вжался в сиденье, чтобы на очередной колдобине не протаранить головой крышу.
Так они ехали еще минут пятнадцать. Шериф молчал, а Пинт не мог найти подходящую тему для беседы. Внезапно он почувствовал, что машина стала замедлять ход: рывками и с неприятным скрипом, что поделаешь — старинные барабанные тормоза, наследие советского милитаризма.
Но не это его насторожило, а какое-то беспокойство, исходившее от Баженова, может быть, даже нетерпение.
— В чем дело, Шериф? Мы останавливаемся?..
Уазик свернул с дороги (с того, что здесь называлось дорогой) и с размаху плюхнулся в тракторную колею, уходящую влево, в глубь леса.
Ровный гул двигателя и «раздатки» сменился натужным воем, но уазик — хвала Создателю и государственному военному заказу! — и не думал сдаваться. Перекатываясь с кочки на кочку, он упрямо полз вперед.
Наконец они отъехали достаточно далеко.
Достаточно далеко, решил Баженов, для того, чтобы все было о’кей! Все в порядке, ребята! Любимый город может спать спокойно — Шериф на посту. И он знает, что делает.
Шериф вышел из машины, открыл дверцу позади водительского сиденья и достал тот самый продолговатый предмет.
— Выходи, док! — Он обходил машину со стороны капота, и сквозь лобовое стекло Пинт мог видеть, что на ходу Баженов разворачивает тряпки. — Надо поговорить!
Выбора не было. Точнее, приемлемого выбора не было. Пинт ступил на мокрую траву:
— Мы уже перешли на «ты»? Вообще-то я не возражаю, хотя мы еще не успели посидеть в бане.
— Предбаннике, док. Еще посидим, если все будет нормально.
— А что, собственно говоря, может быть ненормально? — спросил Пинт.
Но, похоже, ответа и не требовалось. Он уже понял, что здесь ненормально. Что скрывалось под промасленными тряпками. Пинт это понял за секунду до того, как тряпки полетели в сторону.
В руках у Шерифа оказалось ружье — короткое, со складным прикладом. Психиатр из Александрийска никогда не видел такого, но… От этого оно не становилось менее опасным.
Шериф отступил назад, под какой-то раскидистый куст, шляпой он задел нижние ветки, и они разразились потоком серебристых капель.
Раздались два щелчка: один погромче — это Баженов разложил приклад и упер его в локтевой сгиб, другой, потише, означал, что Шериф снял ружье с предохранителя.
В грудь Пинту уперлись три черные бездонные дыры: расширившиеся до предела зрачки Шерифа и ствол — смертоносная труба двенадцатого калибра, игравшая только одну мелодию — прелюдию к похоронному маршу.
— В чем дело, Шериф? — Пинт, как психиатр, понимал, что в такой ситуации очень важно не показать свой страх. Но одно дело — понимать, и совсем другое — держать себя в руках, находясь под прицелом. В темном глухом лесу, где и тела-то твоего никто не найдет: ведь если есть ружье, значит, наверняка есть и лопата. Ружье появилось на свет в первом акте, в последнем оно — обязательно, таковы законы жанра! — должно выстрелить… А уж лопата — это просто синоним слова «занавес».
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 125
