пробили пять, а вскоре и Григорьев вышел, мрачный, как туча, да, самое начало шестого и было. Вышел, ни на кого не глядя, и быстро уфитилял, я еще запомнил, что почти сразу по его уходу в кабинете чайник закипел, значит, Иван Ильич надолго засел. Он, как работы невпроворот, себя чайком любил побаловать с плюшками или пряниками какими. Вот вроде тех, – охранник кивнул на початый пакет.
– Ничего за это время из кабинета не слышали? – против воли спросил я. – Шум или разговор на повышенных?
– Разговор был, помню, но потом как часы пробили, закончился, Григорьева выставили или сам слинял, не знаю, – Ушинский взглянул на меня и без понуканий продолжил: – В пять семнадцать пришел второй кассир, Спицын. Я с ним сталкивался пару раз, скажу прямо, тот еще жук, все под себя гребет, я б не удивился, если именно через него деньги убежали. Вредный человечишко. Этот и вовсе задерживаться не стал, ушел минут через пять, может, чуть больше. И я как-то говорил старику, да тот всегда слушал мнения Ивана Ильича, а бухгалтер тогда промолчал.
– Стоп, а откуда вы так точно можете сказать время прихода?
– Да что удивительного, – дальнейшие слова охранника потонули в грохоте набежавшей электрички. По прошествии полуминуты рев поезда стих, электричка, вильнув, скрылась из поля слышимости, только еще отзвуки эхом раскатывались по круге, пока не сгинули окончательно.
– Сами слышите причину, – наконец, добавил он в наступившей тиши. – Электричка из Спасопрокопьевска проходит мимо нас аккурат в это время и запоминать не надо.
– И что, всегда так шумно?
– Мне да. Хорошо, мало поездов ходит, только со Спасопрокопьевска-товарного идут и кружные электрички, раз в час-полтора. Но зато дешево, поэтому Иван Ильич тут кабинет отхватил. А когда у него окна закрыты, куда тише.
– Что же они открыты сейчас?
Охранник плечами пожал. Я попросил его продолжать далее.
– А что далее? Без четверти шесть пришел последний кассир, Вольный, неплохой парень, вздорный, но такой простецкий, о нем могу сказать только хорошее. Никогда не отказывал, по мелочи, понятно. А брал или нет… да поди разбери. – он помолчал и добавил: – Если так рассуждать, все могли стибрить.
– Я спрашивал про убийство вообще-то.
– Простите, никак не могу приспособиться к мысли, что нашего бухгалтера больше нет.
Могу его понять, сам был шокирован этим сообщением. А Ушинский хорошо знаком с убитым, ему-то это как гром среди ясного неба. Вот только странно, что он так себя вел. И окно…
– Да что про его визит сказать, он и пяти минут не провел, сразу выскочил, как ошпаренный, дверью хлопнул на бегу, такси вызвал и скрылся. А да, еще может, важно, он в спортивном костюме был, все прочие в цивильной одежке приходили, а Вольный, он из фитнеса какого выбрался или с дачи, воскресенье ж, ну и прибыл, в чем был.
– Дальше что? – чуть помолчав, спросил я. Охранник пожал плечами.
– Да ничего, я дожал сканворд, потом почитал книжку, потом… а, да, вскоре, как часы половину седьмого пробили, я поскребся в дверь, ужинать пора, а Иван Ильич засиделся. Меня совесть мучает, что он так долго работает, я всегда ему напоминаю про еду, а то…
– Погодите, – я вспомнил про дверь. – Тут звукоизоляция хорошая?
– Да как сказать… часы слышно, а разговоры нет. Вот Григорьев ее не запер, когда уходил, а Спицын да, закрыл так аккуратненько и мышкой выскочил. Если это важно, конечно.
– Выходит, все ли в порядке с бухгалтером вы понятия не имели с половины пятого до половины седьмого, я правильно понял?
Охранник кивнул. Вроде и рядом находился, а как на другом конце города. И ни разу не потревожил.
– Вы слышали, как Свириденко работал? Хоть что-то все это время?
Он покачал головой.
– Нет. Дверь закрыта осталась, я слышал как лампа дневного света шумит. Ну и поезд… – охранник замолчал на полуслове. Потом произнес, вроде не к месту: – Хороший человек был, умница, порядочный, да и друг… тоже, – еще пауза. Он не выдержал: – А вы уже кого-то подозреваете?
– Не буду оригинальным, если соглашусь, – в дверь кабинета заглянул Шрам, видимо, все это время стоял под дверями, тишком вникая в разговор.
– О, как, – произнес он, входя. – Позволь узнать, что да как.
С металлическим звоном на свет появился приснопамятный нож-бабочка. Поежившись, я невольно отступил на шаг, Шрам осклабился.
– Что, Спицын, да? – спросил охранник.
– Я просто изложу свой взгляд, а вы уже решите, прав или нет.
Не получилось у меня обойтись без старомодной романной сцены вроде той, когда сыщик сводит всех подозреваемых в гостиную и уже там выводит убийцу на чистую воду – последним среди подозреваемых, вестимо. Хотя к подобному развитию все предполагало, кроме, конечно, кассиров, которые находились в разных концах города, если не убрались из Спасопрокопьевска, куда подальше.
– Вольного откидываем сразу, он только вошел, и, видимо, сразу увидел тело покойного. Труп, я так понимаю, уже…
– Уже, – изрек Шрам. – Только родных предупредили и сразу уже.
– Скверно, но ладно. Дальше, Спицын.
– Тот еще жук, – повторил свое обвинение охранник.
– Возможно. Но шансов убить у него имелось крайне мало, разве, с порога, да и то, ему еще надо было подойти и выстрелить почти в упор. И сделать это до того, как пройдет электричка, иначе выстрел вы бы услышали. Все дальнейшее время, Спицын мог только громко ругаться, возможно, так и делал, чтоб на него не подумали. Таким образом, переходим к Григорьеву.
– Да не может быть, – тут же влез Ушинский. – Он же мышь серая…
– К тому времени, когда часы стали бить пять, Григорьеву стало известно, подозревает ли его Счетовод или нет. Вероятно, вышла ссора, Свириденко достал пистолет, кто знает, как обстояло дело, но Григорьев завладел им и догадался в момент одного из ударов выстрелить в Счетовода, – я посмотрел на охранника и прибавил: – К сожалению, у него одного имелся не столько мотив, сколько возможность для совершения преступления. А почему и зачем, этого я сказать не могу.
– Стало быть, первый кассир, – хмыкнул Шрам, играясь с «бабочкой». – Звоню старику, порадую. Заодно и своим, позову работать.
– Погодите, – возмутился охранник. – А как же чайник? – я слышал, когда Григорьев ушел, как чайник закипел.
– Именно, как закипел. Он еще и сообразил включить его, чтоб создать видимость, будто Счетовод еще жив и поставил чайку согреться. Через пару минут после ухода прибор закипел, и вы подумали, что со Свириденко все в порядке. Вы же, когда тело поднимали, решили, что трупное окоченение не наступило, а выходит, уже сходить стало.
– Не быстро ли? – сомневаясь, спросил охранник.
– Нет, окно ж открыто было, в него суховеем дует. Душно тут, хоть кондиционер и работает, окоченение должно сходить за пару часов.
Не то Григорьев это придумал, не то сам Счетовод за каким-то рожном открыл, может, увидел кого.
– На обычного кассира не похоже, – буркнул страж.
– Когда дело касается шальных денег, мало кто становится на себя похож, – заметил Аркадий, хмыкнув. – Воровать, как в покер играть, надо иметь морду кирпичом и загребущие руки.
Ушинский буркнул что-то неразборчивое, но спорить не стал. Шрам направился к выходу, умудрившись при этом той же рукой, в которой держал нож, достать мобильник.
– Странно только, что окно было открыто. Не помните, Свириденко его так и держал? Вы ж заходили до появления первого кассира.
– Да какая разница? – возмутился Шрам, отрубая связь. – Дело закрыл, чего еще гоношиться.
У него на лице появилось явное желание схватить меня за шиворот и вытолкать из кабинета. На его несчастье, возле ножки стула что-то блеснуло, заинтересовавшись, я вернулся, поглядеть поближе. Нет, всего лишь засохший пузырь крови. Коснулся его рукой и тут же отдернул, будто обжегшись. Кровь оставалась еще влажной.
Ботинки затопали перед носом, недовольный Шрам действительно, что ли, захотел вытащить меня наружу, вот только в последний
