Козельцева. Опасались и те, кого он вызвал к себе на работу вчера вечером, настолько, что один даже решился на убийство. Неизвестно, откуда кто-то из них взял пистолет, видимо, и это мне тоже предстояло выяснить.
Свидетелем преступления оказался один только охранник, работавший сегодняшним воскресным днем в небольшом офисном здании, где сегодня работал только «Национальный интерес», аккурат метрах в пяти от поста, на первом же этаже. Свириденко разбирал бумаги казино, а попутно отзвонил всем троим, приглашая каждого в назначенное время на собеседование, чтоб по окончании вынести вердикт и назвать имя подозреваемого.
Ушинский, немолодой охранник, притулился на махоньком стуле возле входной двери, возле него стоял амбал Шрама в заношенном спортивном костюме, не спускавшего со свидетеля колючего взгляда. Я глянул на шестерку Аркадия и его самого – небо и земля. Шрам всегда одевался с иголочки, был напомажен, гладко выбрит и выглядел эффектно, особенно, для такого подонка, коим являлся. Оглядев их, я прошел внутрь небольшого кабинета.
Обстановка аскетичная, ничего лишнего: размашистый двухтумбовый стол возле полураскрытого окна, весь заваленный бумагами, рядом, на тумбочке, чайник и кружка с надписью «Босс №2», початый пакет пряников, мне рассказывали, насколько Счетовод любил сладости. Почти над столом кондиционер, едва дышащий прохладой в одуряющей июльской жаре. Напротив стола одинокий стул, на подоконнике два горшка с лилиями, одна из которых выпустила стрелку. Возле двери – стеллаж, набитый папками и юридическими и налоговыми нормативными актами и поправками в законы, рядом здоровенные напольные часы начала прошлого века, с боем, величаво тикавшие в тиши.
Под столом натекла порядочная лужа крови, охранник признался: он не сразу понял, что со Свириденко беда, в половине седьмого поскребся в кабинет, напоминая об ужине. Сначала не понял, где же Счетовод, а когда увидел его, лежавшего под столом, сам едва не лег рядом.
– Кто касался тела?
– Только я, – ответил Ушинский. – Сразу сказал, чтоб никто не подходил, убили же. Аркадий Кондратьич стал отцу звонить, а он уже и вас обеспокоил. Отпечатки, если вдруг, старался не оставлять.
Шрам кивнул в подтверждение его слов. Охранник смотрел на Аркадия как побитая собака на своего хозяина, одобряя каждое его действие. Я поежился.
– Тело успело остыть?
– Не пойму. Вроде как руки легко согнулись, когда я Ивана Ильича вытаскивал. – и вздрогнул, припоминая.
Я прошел к столу, заметил два едва заметных отпечатка носка ботинка, верно, Ушинского. Посмотрел бумаги – Свириденко разбирался с внутренней бухгалтерией на редкость дотошно, выписки из базы данных на столе объединяли доходы и расходы казино аж за последние два года. Кажется, он решил не только кого-то из этих троих прищучить, но капитально разобраться с хитросплетением доходов и трат.
Вот и пуля, застряла в стене, стало быть, стреляли, стоя напротив, почти в упор. Жаль, ни вскрытия, ни баллистической экспертизы провести невозможно, приходится действовать дедовскими методами, вроде тех, что применял еще Эжен Видок, основатель современной криминалистики.
Я присел на кресло, потрогал ящики стола, всюду бумаги, кроме самого верхнего, аккурат над правым коленом, там находилась промасленная бумага. У Свириденко имелся пистолет, это интересно.
– Да, Иван Ильич опасался за свою жизнь, прикупил ПМ по случаю, вроде чистый, – соглашался охранник. – Мой приятель, ныне покойный, с покупателем свел, да было это еще три или четыре года назад. Не помню, чтоб Иван Ильич хоть раз им пользовался, я даже не знал, что пистолет лежит в столе, думал, дома держит, где важные бумаги всякие, печати, много чего ценного. Там и сигнализация солидней, не чета здешней, и охрана.
– Что же к себе не позвал кассиров, а сюда вытащил? Да еще в воскресенье, когда сам бог велел дома сидеть?
– Он дома и работал. А потом приехал сюда и специально вызвонил всех троих.
– Значит, и пистолет мог с собой взять.
– Я не знаю.
– Это не вопрос, скорее, размышление. Скажите, эти часы, – перевел разговор я. – Они откуда?
– Одного из должников. Иван Ильич взял себе на память, но дома держать супружница не разрешила, дескать, и здоровые, и к обстановке не подходят и еще будят музыкой своей. Они с боем, а в полдень или полночь играют «Венский вальс».
Я заглянул внутрь. Часы солидные, сделаны в давно покойной Австро-Венгрии, самое начало двадцатого века, работа некоего часовых дел мастера Кромбаха, поставившего свой роскошный вензель на внутренней стенке. Под ним я нашел маленькую детальку от детского конструктора, спросил охранника, тот лишь плечами пожал: ребенок у Счетовода скоро сам обзаведется потомством, двадцать пять годочков уже. Стало быть, от должника осталось.
Подошел к стеллажу, просмотрел содержимое: может, и не самые важные клиенты приходили к Счетоводу в офис, но работал он здесь постоянно. А еще таскал с собой пистолет Макарова. Я вытащил газетку, осмотрел ее, изрядно промаслившуюся, спросил охранника, мог ли кто из клиентов Счетовода иметь на того зуб, тот плечами пожал. Свириденко работал с самыми разными людьми, а еще за многие дела принципиально не брался, особенно, коли тем или иным способом мог навредить Шатуну, даже и незаметно для интересов старика; в этом отношении бухгалтер человеком был исключительной порядочности.
Шрам, до того стоявший в дверях и одним видом своим беспокоивший нас обоих, повел плечами и кашлянул, свидетель дернулся, оглядываясь на влиятельного отморозка.
– Давайте к делу, время идет.
Я кивнул, спросил у охранника порядок прихода кассиров и попросил рассказать немного о каждом. Тот несколько смутился.
– Я думал, вы меня будете про кого-то конкретно спрашивать, – несколько растерянно произнес он. Шрам тоже посмотрел пристально в мою сторону. Чуть дрогнувшим голосом, я попросил того выйти в коридор, чтоб не давить на свидетеля. Тот хмыкнул, но послушался. Невольно я выдохнул, надо же, впервые заговорил с ним так. И получилось.
– Я не прокурор, чтоб наводящие вопросы задавать. Мне нужна ясная картина, а кто виновен и почему, разберусь. И важно, чтоб вы не давили на меня предпочтениями и не выдумывали события, подгоняя их под свое мнение.
– Но я…
– Невольно, разумеется. Любое свидетельское показание неточно, особенно, когда от человека начинают требовать конкретики, – пояснил я. – Свидетель начинает вспоминать и то, чего не случилось, а уже потом менять показания. Слышали про такое.
Охранник не слишком довольный моими подозрениями в его компетенции, согласился рассказать обо всем. В первую голову я спросил Ушинского о настроении прибывшего на воскресную работу Свириденко.
– Труженик он, вот и сегодня пришел весь в поту и мыле, кажется, уже до того что-то нашел, но хотел досконально проверить, а уж потом беспокоить хозяина. Звонил кому-то, уточнял, потом уже попросил меня прикрыть наружную дверь, чтоб в щель не сквозило, не любил сквозняков.
Странно, а окно распахнуло настежь. Или его открыли позже? Потом выясню, если охранник не расскажет.
– Кто пришел первый, что о нем скажете. Только без эмоций.
– Будто не помню, – недовольно прогудел он. – Первым Григорьев прибыл, я его не шибко хорошо знаю. Человек невзрачный, неприметный, в казино работает уже пять лет, но ничего особо ценного про него рассказать не могу. Прежде не попадался, свою работу знал туго, да и…
– Вы ведь в казино раньше работали тоже охранником, прежде, чем сюда перебраться?
– Именно, я там три года добросовестно оттрубил, потом меня Кондрат Степаныч сюда определил, в помощь Ивану Ильичу.
– В какую?
Ушинский смутился.
– Ну… мало что. Просто присмотреть, тем более, мы с ним давно знакомы, еще по прошлой работе, когда Иван Ильич сам по себе трудился. Думаю, он похлопотал, а хозяин был не против.
– Давайте далее. Про первого посетителя.
Охранник фыркнул, как бы намекая, что про него он и рассказывает, но продолжил:
– Про Григорьева, стало, ничего особого сказать не могу, ничем не запомнился, так и запишите. Пришел он к Ивану Ильичу без четверти пять или около того, я как раз за сканворд засел. Посидел немного, я помню, часы эти антикварные
