В следующем году.
Я вытер о полотенце руки и добавил:
— К тому же, способ получения этих лотерейных билетов получился не самым законным.
Уточнил:
— В уголовном кодексе он значится, как «грабёж, соединённый с насилием, опасным для жизни и здоровья». Наказывается лишением свободы на срок от трёх до десяти лет. С конфискацией имущества или без таковой.
Лена поправила на груди рубашку. Будто почувствовала на себе взгляды судьи и прокурора.
— Но ведь ты же напал на преступника, — возразила она. — Предотвратил преступление.
— Сути случившегося это не меняет, — ответил я. — Ограбление, оно и в Африке ограбление. Хотя допускаю, что наличие этих билетов и паспорта немного скостит срок присужденного мне тюремного заключения. Но не обнулит его.
Снова уселся напротив Котовой — осторожно: на подоконнике за моей спиной стоял ощетинившийся длинными иглами кактус.
— Так тебя арестуют в мае из-за этих поддельных лотерейных билетов? — спросила Лена.
— Из-за этого случая с билетами меня могут задержать в любой день, — ответил я. — Но вероятность этого мала. Пока эти билеты и паспорт спокойно лежат в папке. В том числе и поэтому я их придержал пока у себя.
Вынул из папки листы с записями, сделанными мной четыре дня назад. Пару секунд разглядывал их, будто отыскивал в тексте орфографические ошибки. Бросил их на столешницу, подтолкнул к Котовой.
Сказал:
— Это событие ты точно не забыла.
— Что там?
Лена склонилась над моими записями. Опёрлась о стол локтями. Я наблюдал за тем, как она водила взглядом по строкам, покусывала губы, хмурилась, перелистывала страницы.
Котова дочитала, подняла на меня глаза.
— Жалею: не видела, как ты набил этому гаду Венчику морду, — сказала она. — Я бы ему глаза выцарапала. Ещё и плюнула бы в них. Жалко Ингу. Хорошая девчонка. Не заслужила такое. Она ведь действительно не вернётся к нам.
— Почему ты так решила?
Лена повела плечом.
— Она ведь комсорг… была. Гордая. А тут вдруг напилась до бесчувствия. Ведь все так и подумали. Да ещё и оказалась голой в квартире с тремя мужиками. Об этом в институте не знают. Но она сейчас уверена: узнают в любой момент.
Котова смахнула на стол прилипшую к странице хлебную крошку.
— И Кирилла жалко, — сказала она. — Он ведь ни в чём не виноват, а тоже пострадал. Мучается теперь. Прямо, как Наташка Торопова в сентябре. Последствия для него были бы куда хуже, если бы случилось, как здесь написано.
Лена постучала по бумаге.
— А Инга… нет, не вернётся она. Заберёт зимой документы, как это сделала летом Светка Миккоева. Думаю, комсоргом вместо неё выберем Лару. Широва ведь уже была комсоргом там, в своем прошлом институте.
Котова показала на папку, в которой осталось «документов» не меньше, чем лежало сейчас на столе (по соседству с недоеденными бутербродами и вазой с конфетами).
— Что там? — спросила Лена. — Тоже сны?
Я накрыл папку рукой, ответил:
— Это ещё не случилось.
— Кто-то умрёт?
— Да.
— Кто? Я их знаю?
— Кого-то знаешь. Кого-то нет.
Котова вздохнула. Она смотрела на прижатые моей ладонью серые листы. Будто силилась прочесть на них хоть что-то.
— Серёжа, тебе так часто снятся страшные сны? — спросила она. — Об убийствах, о кладбище, о несчастных случаях. Не представляю, как ты с этим справляешься. Я бы на твоём месте неделями не спала. Чтобы не видеть… всего этого.
Лена показала на папку. Я усмехнулся.
— Не только страшные. Всякие. И записал я воспоминания не только о трагедиях.
Я заглянул в папку, отыскал в ней нужные «документы». Протянул их Котовой.
— Вот, взгляни.
Лена пробежалась глазами по строкам на первой странице, удивлённо приподняла брови и спросила:
— Ты написал о том, как вы с отцом смотрели телевизор?
— Я написал о том, как мы с папой смотрели футбол. Матч за Кубок обладателей кубков УЕФА. Играли киевское «Динамо» и венгерский «Ференцварош». Это был финал турнира. Представляешь?
Котова дёрнула плечами. И тут же поправила рубашку.
— Что в этом необычного?
— Это финальный матч, который состоится в следующем году, в мае. Понимаешь? Наши победят! Футбольный клуб из СССР завоюет Кубок обладателей кубков УЕФА!
— Серьёзно? — удивилась Лена.
Она вновь взглянула на мои записи о «просмотре телевизора» и сказала:
— Мой папа и Олег обрадуются. Они любят футбол.
— Вся страна обрадуется, — заверил я. — Взгляни и вот на это. Здесь тоже о просмотре телепередачи.
Передал Котовой «документ».
— А там что?
— Международный музыкальный фестиваль «Золотой Орфей», который пройдёт следующим летом в Болгарии, — сказал я. — Алла Пугачёва получит там Гран-при — золотую статуэтку Орфея.
— Алла Пугачёва?
— Сейчас она выступает вместе с ВИА «Весёлые ребята».
Мои воспоминания о фестивале, транслировавшемся по Центральному телевидению СССР (четвёртого июля тысяча девятьсот семьдесят пятого года), Котова удостоила лишь мимолётным взглядом.
— Но там ведь у тебя остались записи не только о телепередачах? — сказала она, показала на папку.
— Не только.
Я взял следующий «документ», показал его Лене.
Сказал:
— Это событие произойдёт седьмого ноября. Через полторы недели. Это не про футбол и не про пение. Тут речь о человеческих жизнях. В этом деле мне понадобится твоя помощь.
Глава 2
О том, что случилось седьмого ноября тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года в доме номер двадцать два по улице Щорса, мне рассказал часто заглядывавший в пункт приёма стеклотары «старичок» (так я в то время называл многих своих клиентов, хотя большинству из этих людей не исполнилось тогда и шестидесяти).
Я в очередной раз вспомнил об этом случае, пока Лена читала мои записи. Припомнил, что заглянул тот похожий на бездомного мужчина ко мне в середине марте. Он принёс на сдачу полмешка пустых бутылок. «Старичок» горделиво выставил их в ящики и взгромоздил ящики на мой прилавок для проверки. Я привычно осмотрел горлышки бутылок на наличие сколов.
В очередной раз сообщил мужчине, что не приму у него в следующий раз стеклотару, если он снова мне принёсёт её в таком виде, как сейчас: небрежно помытую, со следами от этикеток. Мужчина долго извинялся, выжидая, пока я отсчитаю ему деньги за бутылки. Шустро спрятал полученные от меня деньги в карман потёртых штанов.
* * *
— Не придирайся,
