велит!
Козёл послушно лёг у её ног.
«Тварь рогатая, весь в язву-хозяйку», – выругались мужские мысли, язык же велел, подать мусор. Понюхав и повертев огарок, участковый усмехнулся:
– Говоришь, не видела, а это что? Гарь-то свежачок…
– Вы, это у меня нашли? Нет! Вот и дознайтесь у собственника. Ко мне какие претензии. Повторяю, стадо как могла бросить! То-то… Если волки аль другая напасть. Оклад у меня с фигу. А козёл… он и есть козёл: гуляет, где хочет, перед вашим визитом явился, красовец! Мне пройдоху разглядывать некогда, тридцать голов внимания неустанного требуют, потом, пасу не его, а тружениц молочного хозяйства.
– Несознательная, ты, особа! Там люди погибли. А, ты, выкрутилась значит, – буркнул Антон Кузьмич.
– Выходит… как-то так, но я, как и вы при исполнении…
– Смотри, если что пронюхаю, не обессудь!
И тут он допустил глупость, нахмурив брови, погрозил пальцем. Козёл поднялся, выгнул спину и выставил рога.
– Беги, начальник, беги,– посоветовала сквозь смех Клавдия.
Участковый, придерживая фуражку, понёсся быстрее вихря, крича на ходу:
– Клавка, прибью при случае трёхрого беса, как пить грохну!
– Начальник, мне твоего железного коня вечером к сельсовету пригнать? Машина-то казённая, а ты бросил…
Замечание стегнуло, как огненным кнутом, остановив Кузьмича. Он ссутулился и вернулся за имуществом, косясь на козла, замёршего в ожидании.
…Полуденное солнце разморило теплом. Клава сняла кофту и повесила на сучёк, подставив плечи и руки под свежесть ветерка.
– Да… брат, угодили мы в переплёт. Давай почищу, то ты ходячий вещдок. Зачем за мной поплёлся, а если бы сгорел? Фу… чёй-то я… Извини, – рассуждала она, осматривая любимца.
История 6
Сомнения терзали до вечера. Клава не могла решить, как поступить с находкой. Когда стемнело, совсем приключилась беда. Мозг раздвоился, одна половина требовала быть разумной и не разбрасываться добром, коль дали – бери; другая – тоже мудрая, осуждала легкомыслие и велела: спрятать и забыть! Храбрый женский дух предпочел позицию – всё в дом!
Пригнав стадо на ферму, она поспешила к себе, выкатила за ворота тачку, кинула топор – и к дубу. На пути словила вопросы, типа, куда по темну-тёмному почесала? Подобное Клава ожидала и запасла ответ:
– Дрова закончились, баню нечем топить. Спешу устранить высокопоставленное замечание Кузьмича. Он сетует, что Муж не ухоженный. Заодно сама помоюсь после духов под названием «Сто одна корова».
Тот, кто нарвался на сарказм, покрутил у виска пальцем, проводив односельчанку сочувствующим взглядом.
Странностей у Клавы хватало, например, после того как пригрела козла, прекратила есть мясо, раздарила дворовую живность и перестала гнать самогон. При встрече с соседями ограничивалась сухими – здравствуете и до свидания.
Жила она одиноко в небольшой избе на окраине, когда-то государственной вотчины. В начале двухтысячных годов земля разошлась по разным предпринимателям. И ей пришлось приватизировать участок под хатой: оформить в личное владение, будто до этого – был чужой. Про Ленинский декрет – «Земля принадлежит народу» никто и не вспоминал. Тётка Капа, воспитавшая её, в конце девяностых умерла. Муж Капы пожелал уехать в город, к своей сестре. Родителей Клава не знала, как и то, кто она и откуда.
* * *
Погрузив чемодан в тачку, закидала находку хворостом и поспешно вернулась. Упаковкой богатства истопила баньку. Золото и статуэтки завернула в тряпицу, уложила в ржавый короб и замаскировала в хламе, на чердаке. Деньги… тут возникла сложность, хотя к обороту и непригодны, уничтожить – рука не поднялась. Закопала в целлофановом мешке за баней, в кустах крапивы. «Надёжней место не сыскать», – порадовалась она смекалке.
И зажила Клавдия особым терзанием страстотерпицы: это когда побрякушек дорогих завались, а похвастаться нельзя!
Разговоры о сгоревшей машине незаметно улеглись: никто толком ничего и не понял, больно здорово разметало взрывом останки по лесам и полям.
* * *
Ранняя осень, позолотила листву и стремительно обглодала остатки зелени, намереваясь полностью уничтожить разгул лета. Клава всё чаще рассуждала, не пора ли покончить с пыткой и примерить то, чего ни разу в жизни не надевала.
И как-то вечером посмотрела на свои алюминиевые серёжки и пожалела уши. «Если их в бриллианты нарядить… красота неимоверная будет», – вздохнула она, не сомневаясь, что на чердаке хранится то, о чём думает.
«А пальчики, пальчики… прямо созданы для колец с изумрудами. Ну и пусть, что ногти некрашеные. Куплю поутру алого лаку, намулюю, и нет проблем!» Решилась она на долгожданное удовольствие.
Вскоре двери закрылись на крючок, окна плотно зашторились. Мужу было велено блюсти в оба глаза. Тот послушно улёгся на крыльце. И драгоценности засверкали на столе.
Время перевалило за полночь и впервые его не хватало. Клава понимала, пора спать, но подворачивалось красивая вещица, сон отступал. Обернув себя простынёй в стиле греческой туники, женщина вертелась у зеркала. Обвешанная ожерельями, цепями и брошками, сокрушалась, что в ушах по одной дырке, зато в волосах поместилось три диадемы.
Радость прервалась шорохом за окном. Клава на автомате раздвинула шторки и тут же задёрнула.
«Вот я дура… выперлась, – обжог сознание промах, – а, может так чего», – прогнала она волнение. Всё же спешно сняла украшения и сунула короб под кровать, щёлкнула выключателем и прислушалась: «Вроде тишина. Потом, козёл не закрыт, что паниковать, впрочем и бай-бай надо!»
История 7
Рассеянную задумчивость Клавы на ферме заметили сразу, и настороженно косились в её сторону.
– Клавк, что сонной тетерей бродишь, аль не выспалась. Никак Муж храпит?! – не выдержала телятница Мария.
– На себя глянь, – огрызнулась Клава.
– Не серчай, я не про тебя… так! Слыхала, что болтают, будто соседка твоя, Шурка, белку словила?
– Ух, и сплетница ты, Манька.
– Подумаешь, всё равно скажу! Так вот Шурка лопочет, что видала тебя ночью разодетой Египетской царицей! И такому виду жутко перепугалась.
– И что?
– Как что?! Это верняк, белка.
– Манька, главное, чтобы она привычку скакать по деревьям за основу не приняла, остальное муть.
Клава хотела идти по своим делам, но услышала фразу:
– Ну, ты, и, правда, фригидная!
«Как же всё надоело!» Сдали женские нервы, Клава ухватила назойливую бабу за грудки, процедив сквозь зубы:
– Ты, подруга, определись… королева Египетская или…
– Поняла я, поняла, отпусти!
Клава ослабила хватку и расправила на груди Мани кофточку.
– Вот и славно, – улыбнулась Клавдия и пошла куда собиралась.
– Чикнутая! Недаром прозвали Бригадфюриром.
– Ошибаешься, подруга, я Бригадыхвост! И горда этим, – отозвалась на ходу Клава.
Было не до обиды: услышанная новость – куда безобразнее… «Значит, Шурка… ну самогонный Штирлиц! Недаром козла приманивала, то капусту сунет, то морковку. Вот
