в чащу леса.
На душе скребли кошки, но я понимал, что чекист прав в главном — с десятком патронов ничего путного мы сделать белым днём точно не сможем.
«Мне нужно получить преимущество, которое может быть достигнуто только в тёмное время суток. Поэтому сейчас, когда всё видно на километры в любую сторону, рыпаться к Новску смысла нет. А потому пока стоит задача обеспечить себя оружием и продовольствием, а уж после этого можно будет и попартизанить немного, — размышлял я. — Сейчас лето, а потому в лесу есть где укрыться и даже пропитание найти. А, значит, нужно быстренько догнать обоз, оставить там Воронцова, забрать с собой для подстраховки Садовского, побольше патронов и гранат, взять еды и с этим арсеналом пробраться в город и найти Алёну. Вот только бы наш обоз догнать».
А сделать это нам было очень непросто — прямо говоря, тяжело это было сделать. Ни я, ни чекист идти быстро попросту не могли. И хотя шли мы по тропе, по которой проехали телеги, тем не менее, продвигаться было всё равно очень трудно. Да, к тому же, многочисленные раны с не менее многочисленными контузиями давали о себе знать постоянными приступами боли, расходящимися по всему телу.
Но идти было надо, и мы шли вперёд.
— Лёш, — где-то, через полчаса негромко позвал меня Воронцов. Я не ответил, потому что не было на это сил. Но он, посчитав, что я его услышал, продолжил свою мысль: — Я тут посчитать решил. И знаешь что насчитал? — я вновь не ответил, а он вновь на это не обратил внимание. — Поэтому спросить тебя хочу. Ты вот сколько врагов за сегодняшний день положил?
На этот раз больше он ничего говорить не стал, явно собираясь дожидаться моего ответа.
Морочить себе голову ненужными подсчётами мне не хотелось, и я честно ответил:
— Не знаю. Я подсчётов не вёл.
— А ты посчитай, всё равно нам с тобой ещё долго идти. Так что посчитай, — настаивал он.
— Не хочу. Это долго и муторно.
— А ты напрягись. Я же не ради праздного любопытства прошу, а ради дела!
— И как твоему делу поможет число уничтоженных мной немцев?
— Не моему, а нашему — общему делу, — поправил меня визави.
— Хорошо. Пусть так. Но всё равно я не понимаю связи и логики, — сказал я.
— А я тебе скажу эту логику, но чуть позже. А сейчас давай, помоги мне сделать подсчёт.
— Считай сам, раз тебе надо. А я скажу, так оно или нет, — вздохнул я, понимая, что от Воронцова так просто не отделаешься.
И тот приступил к подсчётам.
— Ну вот смотри, когда ты стрелял из засады непосредственно по колонне, ты уничтожил, будем считать, по меньшей мере, сто гитлеровцев. Конечно, скорее всего, ты их перестрелял гораздо больше, ведь ты не только из мосинки стрелял, но и из ПТР, уничтожая танки и бронетранспортёры вместе с экипажами. Но пусть для ровного счёта будет сто солдат противника. Далее, не менее двадцати гадов ты положил у места засады в лесопосадке. Я сам видел, как они валялись вокруг твоей позиции, на которой находился ты. Также ты уничтожил около тридцати человек пехоты противника в картофельном поле. Потом ликвидировал личный состав батареи — это человек сорок. И миномётчиков — это ещё сорок человек. Ну и так — по мелочи. И это всё за половину дня. Ты понимаешь, к чему я клоню?
— Надеюсь, не к тому, что если за полдня у немцев минус двести пятьдесят безвозвратных потерь, то за полный день будет полтысячи. А если ещё взять сверхурочные, то вообще под шестьсот человек может выйти, — как мог, улыбнулся я в ответ на фантазии чекиста.
— Ты зря ёрничаешь, я как раз к этому и клоню.
— И напрасно ты это делаешь. Мои утренние исполнения — это чистая случайность — стечение обстоятельств. Такого каждый день не сделаешь.
— Почему же не сделаешь? Немцев, вон, — он откинул голову назад, показывая направление, — куда ни плюнь, обязательно в какого-нибудь гада попадёшь.
— Да при чём тут это?.. Я говорю не про количество вероятных целей, а про то, что мне сегодня просто повезло, — пояснил я.
— Не надо преуменьшать свои заслуги, — не согласился со мной командир. — Ты и до этого две колонны танков и их экипажи расстрелял, да о тех, что в грузовиках и броневиках были, забывать не стоит. Да ещё и самолёты сбил. Так что там тоже не менее двух сотен на твоём счету было. А это значит, что две-три сотни уничтоженных противников в день для тебя — это не предел, а норма. И вот именно по этой норме я и ориентировался в своих расчётах.
— И что ты там насчитал?
— А то, что если в день ты будешь ликвидировать среднюю норму — двести пятьдесят солдат врага, то в месяц ты уничтожишь семь с половиной тысяч, а в год девяносто тысяч противников. Как известно, армия врага, которая вторглась на нашу землю, насчитывает более пяти миллионов человек. И получается, что если у нас таких Забабашкиных, как ты, будет всего семьсот человек, то война и года не продлится. Ты понял, куда я клоню?
— Понял. И могу продолжить за тебя, — сказал я и постарался как можно ближе скопировать хриплый бас Воронцова: — И если таких Забабашкиных у нас будет не тысяча, а десять тысяч или даже сто, то война продлится один день.
— Вот, — закивал он, — ты всё правильно понял. Правда, опять съёрничал, превращая мою идею в буффонаду. Но всё же мысли твои двигались в правильном направлении.
Понимая, что этот разговор обязательно заведёт куда-нибудь не туда, решил немного поутихомирить не на шутку разыгравшуюся фантазию визави.
— Товарищ лейтенант госбезопасности, ты забываешь, что таких Забабашкиных у нас не тысячи, а миллионы, которые бьются с врагом не менее, а быть может,
