сюда не для того, чтобы каяться, преосвященный, — жестко ответил Берислав. — Я совершил грех, и мне его нести. Я предлагаю сделку.
— Что-о? — Григорий уставился на мальчишку поверх золотых дужек очков. Он совершенно растерялся. — Чего же ты хочешь?
— Вы узаконите специальной буллой второй брак моего отца и мой, — твердо сказал Берислав.
— Ни за что, — резко ответил Григорий. — Это немыслимо. Христианская церковь — противница многоженства.
— А в Галлии? — насмешливо посмотрел на него Берислав. — Кого из сыновей Дагоберта вы готовы признать ублюдком? Короля Австразии или короля Нейстрии? А ведь они рождены от разных матерей, и оба вне брака. Их даже вокруг священной березы не обвели, и зерном не обсыпали. Королеву Австразии и вовсе подобрали по дороге, как голодную дворнягу. Ее счастье, что она понесла. Может быть, тогда вы объявите ублюдками обоих королей, а их матерей блудницами?
— Не говори так о сильных мира сего, — поморщился Григорий. Он прекрасно знал эту историю. Не каждый уличный кобель мог потягаться темпераментом с покойным королем Дагобертом.
— Готовы ли вы признать ублюдком моего брата Святослава? — продолжил нажим Берислав. — Он римский цезарь и наследник моего отца. Его профиль уже бьют на монетах, преосвященный. Вы готовы объявить незаконным брак моей матери? Вы готовы объявить ублюдком меня и Кия?
— Замолчи! — Григорий посерел и упал в свое кресло без сил. — Замолчи, Берислав, заклинаю тебя!
— Готовы вы, владыка, — сделал шаг вперед Берислав, — прилюдно заявить, что право на власть имеет только мой брат Владимир, рожденный от христианки?
— Нет! Это станет концом, — прошептал Григорий. — Страна развалится на куски. Кровь польется рекой…
— Тогда давайте вернемся к началу нашего разговора, преосвященный, — спокойно заявил Берислав, который долгими неделями шлифовал каждое слово из того, что сказал сегодня.
— Булла, говоришь? — пожевал губами Григорий. — Как знак особого благоволения церкви… Во имя общественного блага…
— Именно! — просиял Берислав, который до такого аргумента не додумался. — Во имя общественного блага! И только с благословения патриарха.
Владыка каким-то особым образом позвонил в серебряный колокольчик, и через несколько минут секретарь, который с немалой опаской поглядывал на юнца, сидевшего перед патриархом, принес кофе.
— Ему тоже принеси, — сказал Григорий. — Только с молоком. Мал еще.
Себе преосвященный подлил в кофе ароматную жидкость янтарного цвета и выпил, прищурив глаза от удовольствия.
— Прости меня, господи, за этот грех, — сказал он и попытался вернуться к разговору. — Допустим, ты прав…
Григорий обдумывал эту мысль и, откровенно говоря, иного выхода просто не видел. Объявить незаконным брак княгини Людмилы! Да его озверевшие воины на копья поднимут, а родовичи забросают камнями, как только он покинет пределы городских стен.
Берислав смиренно ждал, а когда увидел, что Григорий склоняется к тому, чтобы согласиться с ним, продолжил свой натиск.
— Вы можете попросить за эту услугу все что угодно, преосвященный, — сказал Берислав. — Например, кафедральный собор в Братиславе, и наш государь согласится. Но вы этого не сделаете.
— Почему это? — с веселым недоумением посмотрел на него Григорий, который решил сегодня уже ничему не удивляться.
— Потому что я дам больше, — спокойно ответил Берислав. — Вы получите свой собор в самое ближайшее время, а моя мать станет христианкой.
— Невозможно! — побледнел Григорий и откинулся в кресле. Ему даже нехорошо стало. — Когда?
— Нескоро, — ответил Берислав. — Годы пройдут. Вы сами должны понимать, что это непросто. И вы догадываетесь, что будет значить такой шаг для церкви. В отличие от этого обещания, строительство собора начнется сразу. Если у меня в руках будет булла с вашей печатью, то его заложат уже следующей весной.
— То есть ты дашь своему отцу то, что он хочет, а мне — то, что хочу я. Хитер! — захохотал Григорий. — И зачем ты мне, Берислав, во всем этом? Я преспокойно могу сам обсудить с государем этот размен.
— Во-первых, преосвященный, — спокойно ответил Берислав, — вы не захотите ссориться со мной, обманывая так незатейливо. А во-вторых, главное условие вовсе не собор, а моя мать и ее паства. Я вам дам это, а вовсе не мой отец.
— И как ты это сделаешь? — прищурился Григорий. — Государыня наша, прости меня милосердный боже, чудесная женщина, украшенная многочисленными добродетелями. Но при этом она твердолобая демонопоклонница, и от своих убеждений не отступит. Я хорошо ее знаю.
— Я ее знаю не хуже, — усмехнулся Берислав. — А как я этого добьюсь — уже мое дело. Я клянусь Девой Марией, Иисусом Христом и своим нерожденным ребенком, что моя мать станет христианкой, а церковь станет главенствовать в этих землях.
— Я согласен, — протянул руку Григорий. — Ты получишь свою буллу через пару дней. Мы используем для этой работы лучший пергамент, пурпурные чернила и изготовим золотую печать. Спокойствие в стране куда важнее некоторых догм. Да и праотца Авраама и жен его никто не почитает распутниками, наоборот даже… надо перечитать Книгу Бытия еще раз… Вдруг я там что-то упустил. Ведь в Святом Писании столько противоречий!
Глава 24
В то же самое время. Ноябрь 641 года. Окрестности Сполетия.
Город еще держался. Неприступная гора, превратившая заштатное римское захолустье в важнейшую крепость Италии, стала ловушкой для ее защитников. Туда шла одна дорога и акведук, а теперь и то и другое оседлал Виттерих, построив постоянный лагерь из частокола. Сначала лангобарды делали вылазку за вылазкой, но их усилия разбивались о деревянные стены без результата. Затем из Сполетия выгнали немногочисленных оставшихся римлян и забрали их еду. Бедолаг пропустили невозбранно, к вящему удивлению германцев, которые сгрудились на стенах и тыкали пальцами, обсуждая этакое диво. Дикое зверье, венды-словене, не тронули ни баб, ни убогих пожитков горожан. Или это совсем не те венды, которые пронеслись
