Болтанка в дрейфе оказалась нелегким испытанием для сухопутных студентов, и привычные к качке морские волки поглядывали на нас с легким сочувствием и брезгливостью. В итоге меня стали брать в лодку чаще, чем Карину, так как меня меньше укачивало – возможно, потому что у меня за плечами было уже два морских перехода с Камчатки до Медного. Во время первого из них я сутки не вылезала из койки, и, когда мы наконец встали под берегом острова – стылой громады из заснеженных скал, мне так хотелось на сушу, что даже необходимость карабкаться по этим скалам с огромным рюкзаком на горбу не слишком смущала. Из-за сильного наката мы не смогли тогда высадиться там, где обычно, – под удобной деревянной лестницей, ведущей на 70 метров вверх от уреза воды к домикам, и нам пришлось штурмовать трехсотметровые скалы с противоположного берега, но по сравнению с морской качкой это показалось мне приятной прогулкой. Год спустя тот же морской переход дался уже значительно легче и послужил неплохой тренировкой вестибулярного аппарата перед косаточьей экспедицией.
Седьмого сентября нам наконец улыбнулась удача. Сначала Сергей с Кариной сообщили сверху, что наблюдают косаток, идущих от мыса Опасного к нашему острову. Наконец-то я увижу их вблизи! Лодка запрыгала с волны на волну, неторопливо, как мне тогда казалось, продвигаясь в сторону предполагаемого местоположения группы. Пройдя немного в сторону Опасного, мы снова вызвали по рации наблюдателей:
– Боцман-семь – Боцману-восемь! Где косатки?
Позывные «Боцман» принадлежали Камчатрыбводу, и Коля Павлов предложил их использовать в нашей экспедиции, чтобы у прослушивающих эфир пограничников не возникало лишних вопросов.
– Боцман-восемь – Боцману-семь! Косатки уже прошли мимо вас, они сейчас между вами и островом!
Мы развернулись и помчали обратно. Несколько напряженных минут, когда мы не отрывали взгляда от горизонта и в то же время старались не выпасть из лодки, и вот наконец долгожданный черный плавник мелькнул между волн. Взревел мотор, и мы понеслись вперед. Плавник исчез под водой.
Добравшись до места, где он только что был виден, мы остановились и начали осматриваться. Вскоре чуть поодаль, в нескольких сотнях метров от нас, вынырнула еще пара косаток, а затем и еще тройка недалеко от них. Медленно, чтобы не спугнуть животных, мы двинули в ту сторону. На этот раз нам повезло – к косаткам удалось подойти достаточно близко и сфотографировать их, прежде чем они исчезли в волнах. Тогда все они были для нас на одно лицо, но теперь мы знаем, что в первый день нам встретились семьи Гусли и Кармен – завсегдатаи Авачинского залива. В семье Гусли тогда было четыре косатки: самка Гусли, два самца и подросток, а в семье Кармен – три: взрослая самка (мама Кармен), подросток Кармен и ее младшая сестра.
Косатки шли чуть поодаль друг от друга, выныривая то тут, то там, так что и нам приходилось перемещаться туда-сюда от одной к другой. После нескольких подходов Александр Михайлович решил сделать перерыв, остановил лодку, и Хэл начала доставать гидрофон, чтобы записать подводные звуки. Я к тому времени уже считала себя матерым биоакустиком, так как успела защитить курсовую работу по звукам песцов и все лето записывала их, чтобы собрать материал для диплома. Подводные звуки косаток казались мне еще более увлекательными, так что я сразу же полезла помогать Хэл с оборудованием, что оказалось весьма кстати: одному человеку и фотографировать, и записывать звуки довольно неудобно, так что к концу нашей коротенькой экспедиции обязанность заниматься гидрофоном постепенно перешла ко мне. В тот первый раз нам не особенно повезло – мы записали всего лишь несколько далеких криков и при этом потеряли косаток, которые за время нашей остановки успели уйти и скрыться, так что даже наблюдатели с мыса не смогли их снова обнаружить. Но начало было положено.
В последующие дни мы снова и снова встречали косаток и учились взаимодействовать с ними. Никто из команды не имел опыта работы с этими животными в море. Вообще-то, предполагалось, что основным специалистом по косаткам в экспедиции будет Хэл: еще при самой первой встрече Бурдин сообщил нам, что она работала с косатками в Британской Колумбии и поэтому будет нами руководить. Но получалось у нее как-то не очень, и впоследствии выяснилось, что весь опыт Хэл сводился к волонтерству в лаборатории Пола Спонга «Оркалаб», где ее функции ограничивались наблюдениями с берега и прослушиванием звуков со стационарных гидрофонов, установленных на дне моря в разных местах неподалеку от лаборатории. В море все выглядит совершенно иначе, да и условия работы здесь и даже поведение камчатских косаток существенно отличались от условий работы и поведения косаток в Канаде.
Первое время при работе с косатками меня не оставляла легкая паника, но не из-за присутствия огромных хищников, а из-за бешеного темпа работы. Лодка прыгает по волнам, на носу с огромным фотоаппаратом скачет Хэл, поминутно рискуя вывалиться за борт, фотоаппарат щелкает сериями, так что 36 кадров пленки (да-да, мы снимали тогда на пленку!) улетает за несколько минут, и нужно вовремя подавать ей новые катушки, принимать отснятые, налеплять на них заранее подписанный стикер и заполнять форму, напечатанную на листе А4, которую то сдувает ветром, то заливает солеными брызгами.
До этой экспедиции косатки были для меня тем же, чем для большинства людей, – крупными, опасными и загадочными морскими хищниками. Но их особая, ни с чем не сравнимая харизма сразу меня покорила. В результате тема моего диплома внезапно поменялась со звуков песцов на звуки косаток, так что вместо одной Карины проект обзавелся аж двумя студентами, жаждущими обрабатывать небогатый по первому времени материал.
Его скудость, впрочем, с лихвой компенсировалась глубиной поставленных задач, поскольку косатки оказались настоящим кладезем научных проблем и загадок природы, а их изучение в российских водах ограничивалось случайными наблюдениями и описанием содержимого желудков. У проекта были большие перспективы, поэтому следующим летом мы снова отправились за девять часовых поясов на восток, к холодному серому морю, в те места, без которых нам уже сложно было представить свою жизнь. Но если в первый год мое участие в экспедиции было случайностью, то теперь у меня имелась четкая программа действий, вдохновленная штудированием статей.
Сорока годами ранее
Косатки – самые удивительные животные из всех, что обитают сейчас на нашей планете.
РОБЕРТ ПИТМАНВ 1964 году канадский скульптор Сэмюэл Бюрич получил от Ванкуверского аквариума заказ убить косатку и слепить с нее модель в натуральную величину. Просидев пару месяцев на острове Сатурна, он дождался-таки момента, когда косатки подошли близко к берегу, и выстрелил в молодую особь из гарпунной пушки, ранив, но не убив ее. Два других кита немедленно поднырнули под оглушенного сородича, подталкивая его к поверхности, чтобы он мог дышать. Затем раненая косатка пришла в себя и стала пытаться освободиться. Она прыгала, била хвостом и издавала пронзительные крики. Скульптор спустил на воду небольшую лодку, чтобы завершить дело. Он несколько раз выстрелил в косатку из винтовки. Позднее он говорил репортерам, что «минимум два раза» попал в животное. Но косатка не умерла.
