свидетелей: Михайлова, Борисова Б., Борисова А., Слабковой, Соколовой, Хоревой, заключениями судебно-медицинской экспертизы и другими материалами дела.
Квалификация действий Моторыкина по ч. 2 ст. 206 УК РСФСР правильная. Мера наказания осужденному определена с учетом опасности совершенного преступления и личности».
А Иван Афанасьевич продолжает бомбить все инстанции своими письмами:
«Засудили неповинного. Свободу Моторыкину!»
Я думаю, что сейчас самое время разъяснить читателю, что Иван Афанасьевич, автор этих горячих требований свободы Моторыкину, и Моторыкин, лишенный свободы, — одно и то же лицо.
Нет, не видать И. А. Моторыкину свободы еще целых пять лет. Так же, как не видать медали М. К. Свинобузову. Не могу я удовлетворить их решительных и столь категоричных требований. Единственно, что я смог сделать для М. К. Свинобузова, — я несколько раз в этом фельетоне цитировал его выдающееся многоплановое произведение «Мой жребий».
Пусть довольствуется этим.
1972
КАК СЕЙЧАС ПОМНЮ…
В нашей литературе уже описан один этакий словоохотливый мемуарист.
— Как сейчас помню, — привычно начинает он, когда видит, что около собралось больше двух слушателей. — В одна тысяча девятьсот первом году был я проездом на острове Капри. Ну как, думаю, не заглянуть к Алексею Максимовичу! Зашел на квартиру. Родные и близкие сказали мне, что великого пролетарского писателя нету дома…
Затем рассказчик набирает полную грудь воздуха и с пафосом продолжает:
— Эта незабываемая встреча явилась для меня путеводной звездой на всю мою последующую жизнь!
В ходе дальнейшей беседы выясняется, что именно во время этой незабываемой встречи великий «поручил» и даже «завещал» своему собеседнику сделать то-то и то-то… И самое главное — не забыть поведать всем, кому только можно, об их встречах и беседах на самые различные темы.
Когда такой «живой свидетель» беседует с двумя-тремя слушателями, особой опасности это еще не представляет. Как правило же, мемуаристы подобного рода не в силах сдержать в себе то, что им было «поручено» и «завещано». Их так и распирает от желания поделиться этим богатством с широкими массами.
Они ищут трибуну повыше. И не беда, что Горький был на Капри не в 1901 году, а несколько позднее, а сам мемуарист вообще дальше Конотопа не выезжал. Их это волнует мало.
Чего только порой не сочиняют такие вспоминатели? На свет появляются копии с документов, которых никогда не было, из копий с копий выходит, что они получали награды «лично» от командарма, «из собственных рук наркома». Один такой вспоминатель рассказывает, как он работал вместе с видным революционером, был его «правой рукой», «ближайшим соратником», «секретарем по особо важным поручениям». А потом выясняется, что «соратнику» в ту пору едва исполнилось… пятнадцать лет.
Купив пять общих тетрадок в клетку, вспоминатель ночи напролет сидит и кропает были и небылицы, бесцеремонно обращаясь с историческими фактами и с именами выдающихся и знаменитых, замечательных и великих, пытаясь во что бы то ни стало втиснуть рядом с этими известными именами свою более чем скромную фамилию. Войти, так сказать, в историю.
Мне не хочется в угоду подобным мемуаристам даже в фельетоне называть их по соседству с людьми, действительно заслуженными и действительно великими. Поэтому я позволю себе всех товарищей, имена которых нам хорошо известны, укрыть, скажем, за буквой Н.
Несколько лет назад в одной республиканской газете появилось сенсационное сообщение. Некто В. П. Вранцов охотно делился с земляками своими незабываемыми встречами с товарищем Н. Вернувшись из-за границы перед самой революцией, товарищ Н. первым делом немедленно предложил В. П. Вранцову явиться к нему на квартиру за получением важного задания. А на квартире товарищ Н. вручил будто бы дотоле не известному Вранцову свой портфель с газетами. Газеты Вранцов тут же распространил, а портфель спустя сорок лет передал в дар Военно-морскому музею.
И что удивительно — портфель был с благодарностью принят. Его поместили на видном месте, как драгоценную реликвию. И рядом повесили табличку. «Руками не трогать». И только много позже кто-то из историков все-таки дотронулся до реликвии руками и внутри портфеля обнаружил клеймо артели «Кожгалантерея» и дату выпуска — «1934 год».
«Как сейчас помню тот момент, — сообщает Л. Лихов в сборнике, вышедшем в областном издательстве, — когда нашу радиостанцию посетил товарищ Н. А с ним был товарищ Н. Н. А потом все вместе по-свойски сидели, калякали и пили чай. И товарищ Н. еще подвез меня на своей машине к моей теще».
А помнить этого тов. Лихов не может хотя бы потому, что не посещал вышеуказанный товарищ Н. данную радиостанцию. Не было этого. Тем не менее после опубликования этих воспоминаний «очевидца» посещение Н. радиостанции стало приводиться в других книгах уже как исторический факт.
Кстати сказать, фантазия у этих лиц довольно однообразна. Почти всем им посчастливилось когда-то чаевничать с товарищем Н. Ну, а за чаем товарищ Н. ему и сказал те самые заветные слова, которые…
Непреодолимое желание сверкнуть в лучах чужой славы доводит иных мемуаристов до белого каления. Некто Г. Трубин, который всюду подписывается как «ветеран Советских Вооруженных Сил», долгое время выдавал себя за участника гражданской войны, воевавшего в составе знаменитой 45-й дивизии. Когда же генерал-майор В. Л. Щепкин и другие однополчане дружно не признали Трубина, он стал… клеветать на товарища Н., видного военачальника, одного из командиров той же 45-й дивизии.
Еще сложнее вспоминать давно минувшее тем, кто родился после того, как уже отгремели пушки «Авроры» и бои на полях сражений гражданской войны умолкли.
А приобщиться к великим и им хочется. И тогда начинаются уже сугубо литературные художества. А. Свербин, например, написал пьесу «Заря над Питером». Конечно, пьеса есть пьеса. Это не исторический документ. Это художественное произведение, в котором совершенно закономерны и домысел, и авторское воображение. Но уж коль в пьесе действует конкретное историческое лицо — товарищ Н., так надо знать меру и домыслу, и воображению.
А. Свербина авторское воображение занесло так далеко от исторической правды, что ее, эту правду, уж и не видно стало.
По воле драматурга Свербина товарищ Н., выдающийся революционер, выступает в качестве… адвоката миллионера Салтыкова, который ведет процесс против рабочих. Абсурд! Ничего подобного не было и быть не могло. Тем не менее пьесу поставили несколько театров, ее передали по радио.
По мнению некоторых конъюнктурных людей, товарища Н. очень удобно увязать с какой-нибудь модной темой. Например, с кукурузой. Или с космосом. В одной из украинских газет появилась статья, автор которой предпринял такую смелую космическую попытку. Немедленно по следам статьи появился сценарий игрового фильма. Встал вопрос о том,
