Проверкой его верности и компетентности стало то, что она оставила его секретарем на четырнадцать лет, а затем лордом-казначеем еще на двадцать шесть, до самой его смерти. Он председательствовал в Совете, управлял внешними отношениями, руководил государственными финансами и национальной обороной, а также направлял Елизавету в деле окончательного утверждения протестантизма в Англии. Как и Ришелье, он считал, что безопасность и стабильность его страны требуют объединяющего абсолютизма монарха в противовес раскольническим амбициям вздорных дворян, корыстолюбивых купцов и братоубийственных конфессий. В его поведении были макиавеллистские черты, он был редко жесток, но неумолим в борьбе с оппозицией;7 Однажды он задумал убить графа Уэстморленда;8 но это был нетерпеливый момент в полувековом терпеливом упорстве и личной честности. У него на все были глаза и шпионы, но вечная бдительность — цена власти. Он был скуп и бережлив, но Елизавета прощала его богатство за его мудрость и любила бережливость, которая позволила накопить средства для победы над Армадой. Без него ее могли бы ввести в заблуждение такие светила и расточительные павлины, как Лестер, Хаттон и Эссекс. Сесил, сообщал испанский посол, «обладает большим гением, чем все остальные члены Совета, вместе взятые, и поэтому ему завидуют и его ненавидят со всех сторон».9 Елизавета иногда прислушивалась к его врагам, а время от времени обращалась с ним так сурово, что он покидал ее присутствие разбитым и в слезах; но, выйдя из истерики, она поняла, что он — самая надежная опора ее царствования. В 1571 году она сделала его лордом Бергли, главой новой аристократии, которая перед лицом враждебно настроенных дворян поддерживала ее трон и делала ее королевство великим.
Ее мелкие помощники заслуживают отдельной строчки даже в торопливой истории, поскольку они служили ей компетентно, мужественно и за скудное вознаграждение, до изнеможения. Сэр Николас Бэкон, отец Фрэнсиса, был лордом-хранителем Большой печати с начала царствования и до своей смерти (1579); сэр Фрэнсис Ноллис был тайным советником с 1558 года и казначеем королевского дома до своего конца (1596); сэр Николас Трокмортон был ее искусным послом во Франции, а Томас Рэндолф — в Шотландии, России и Германии. Только рядом с Сесилом по преданности и мастерству был сэр Фрэнсис Уолсингем, государственный секретарь с 1573 года до своей смерти (1590); человек чувствительной утонченности, которого Спенсер назвал «великим Меценатом своего века»; он был так потрясен постоянными заговорами против жизни королевы, что создал для ее защиты паутину шпионажа, которая протянулась от Эдинбурга до Константинополя, и поймал в ее сети трагическую королеву Шотландии. Редко у какого правителя были столь способные, столь преданные и столь плохо оплачиваемые слуги.
Само английское правительство было бедным. Частные состояния превосходили государственные средства. Доходы в 1600 году составили 500 000 фунтов стерлингов,10 что даже в наши дни составило бы ничтожные 25 000 000 долларов. Елизавета редко взимала прямые налоги, а таможенные сборы составили всего 36 000 фунтов стерлингов. В основном она полагалась на доходы от земель короны, на субсидии в помощь от английской церкви и на «займы» от богатых, которые были практически обязательными, но при этом пунктуально погашались.11 Она с честью выполняла долги, оставленные ее отцом, братом и сестрой, и приобрела такую репутацию платежеспособной, что могла занимать деньги в Антверпене под 5 процентов, в то время как Филипп II Испанский временами вообще не мог брать в долг. Однако она была экстравагантна в расходах на платья и наряды, а также в подарках экономических привилегий своим фаворитам.
Редко и неохотно она призывала парламент на свою финансовую помощь, ибо не терпела оппозиции, критики или слежки. Она не верила в теории народного или парламентского суверенитета; вместе с Гомером и Шекспиром она считала, что править должна только одна голова — и почему не ее, в которой текла кровь и пылала гордость Генриха VIII? Она придерживалась божественного права королей и королев. Она заключала людей в тюрьму по своей воле, без суда и следствия; а ее Тайный совет, действуя в качестве суда Звездной палаты для рассмотрения дел политических преступников, без права обжалования отменял право на habeas corpus и суд присяжных.12 Она наказывала членов парламента, препятствовавших ее целям. Она предложила местным магнатам, манипулировавшим выборами в парламент, облегчить дело, если они выберут кандидатов без мальчишеских представлений о свободе слова; ей нужны были фунты стерлингов без пустословия. Ее ранние парламенты уступали изящно; средние парламенты уступали гневно; поздние парламенты были близки к бунту.
Она добилась своего, потому что народ предпочел ее рассудительный абсолютизм ярости фракций, борющихся за власть. Никто не думал о том, чтобы позволить народу править; политика была, как всегда, соревнованием меньшинств, чтобы определить, кто должен править большинством. Половина Англии возмущалась религиозной политикой Елизаветы, почти вся Англия — ее безбрачием; но в целом народ, благодарный за низкие налоги, процветающую торговлю, внутренний порядок и продолжительный мир, отвечал на ласку, которую ему предлагала королева. Она устраивала для них зрелища и «прогрессы», слушала их без видимой скуки, участвовала в их публичных играх и сотней других способов «вылавливала души людей».13 Испанский посол, сетуя на ее протестантизм, писал Филиппу: «Она очень привязана к народу и уверена, что все они на ее стороне, что действительно так».14 Покушения на ее жизнь укрепили ее популярность и власть; даже пуритане, которых она преследовала, молились о ее безопасности, а годовщина ее воцарения стала днем национальной благодарности и праздника.
Была ли она реальной правительницей или лишь прикрытием для низшей знати Англии и меркантильной олигархии Лондона? Ее помощники, опасаясь ее вспыльчивости, часто исправляли ее ошибки в политике, а она часто исправляла их. Они говорили ей неприятные истины, давали ей свои противоречивые советы и подчинялись ее решениям; они управляли, но она управляла. «Она отдает приказы, — сообщал испанский посол, — и добивается своего так же безусловно, как и ее отец».15 Сам Сесил редко знал, какое решение она примет, и его раздражало, что она часто отвергала его кропотливые и тщательные советы. Когда он убеждал ее не заключать договора с Францией, а полагаться исключительно на поддержку протестантов, она одернула его с некоторой язвительностью: «Господин секретарь, я намерена покончить с этим делом; я выслушаю предложения французского короля. Я не собираюсь больше быть связанной с вами и вашими братьями во Христе».16
Ее государственная мудрость доводила до слез и друзей, и врагов. Она была безумно медлительна и нерешительна
