слов: обычная обёрточная бумага, где-то грубая, обмотанная такими же грубыми шнурами и противно шуршавшая, где-то гладкая и перевязанная цветными лентами.
Господин Хэндль, заинтересовавшись столь сильной увлечённостью, забрал – не без труда и лишь после клятвенного обещания вернуть вскорости и в целости – у господина Эшлинга-младшего тот самый газетно-обёрточный лист и сам попробовал вчитаться. Уже на второй строчке ему стало непонятно, а на пятой – бесповоротно скучно. Что за белиберда! Но щадя чувства супруги и её племянника, господин Хэндль удержался от высказывания нелестной оценки и похвалил увлечение мальчика столь сложными материями. Тем не менее, как затем и господин Эшлинг-старший, он счёл это кратковременной блажью, свойственной юности погоней за необычным и новомодным, которая через месяц-другой пройдёт сама собой.
…Она не прошла. И не утихла, а наоборот, разгорелась. Единственным подарком, который господин Эшлинг-младший настойчиво просил ко Дню рождения, была подписка на «Вестник Волшебства» – только это, ничего другого, ни набор солдатиков, ни новую удочку не надо, дорогой отец, лучше оформите мне подписку!..
Унаследовав поместье «Тёмные Тисы», господин Эшлинг-теперь-уже-не-младший и вовсе освободился от каких-либо ограничений. Всё время, все силы, все чаяния он посвятил магии. Пока лишь теории, ведь единственная официально известная книга, посредством коей можно было творить волшебство, хранилась у председателя клуба магов «Абельвиро» господина Уилкомби. Прикоснуться к тайнам заветной книги могли сугубо члены клуба. Чтобы получить шанс на вступление в клуб, сперва нужно было удостоиться приглашения на одно из его заседаний, а это господину Эшлингу всё никак не удавалось, несмотря на то что он заваливал редакцию «Вестника Волшебства» письмами с прошениями и статьями собственного авторства, в которых излагал свои гипотезы и изыскания.
Однажды его письмо даже опубликовали! Правда, лишь фрагмент и в не слишком лестном ключе… Постоянный сотрудник «Вестника Волшебства» господин Рондо (племянник и наследник того округлого весельчака, который когда-то в шутку предложил господину Уилкомби возвести дворец за одну ночь) в статье разбирал – или, говоря прямо, высмеивал – «чрезвычайно остроумные идеи, высказываемые провинциальными магами»; досталось от него и господину Эшлингу. Едва господин Эшлинг, листая свежий номер «Вестника Волшебства», дошёл до строк: «…а вот, вот, между прочим, неординарная гипотеза некоего господина А.Э.», как у него перехватило дыхание и быстро-быстро забилось сердце, обычно вялое даже за азартной игрой, даже на охоте, даже в присутствии очаровательнейших из соседок. Это ведь он всегда подписывался «А.Э.», ошибки быть не могло, и далее господин Рондо цитировал его письмо!..
Не сразу до господина Эшлинга дошла едкая суть статьи господина Рондо. А когда оная наконец проникла сквозь радостную взбудораженность, разошедшееся сердце замерло, упало и едва не разбилось. Схожие чувства испытывает пылкий влюблённый, когда осознаёт, что всё минувшее время ветреная красавица не выражала ответную склонность, а лишь забавлялась им.
Но господин Эшлинг был слишком приземлён, чтобы зачахнуть от тоски. И слишком упрям, чтобы сдаться. Темноволосый и темноглазый, кряжистый, как дуб, и такой же непоколебимый, он любое дело доводил до конца, вот и теперь просто решил работать больше.
Да вдобавок, так или иначе, а его письмо опубликовали в «Вестнике Волшебства»! И что бы там этот напыщенный господин Рондо о себе ни возомнил, он не единственный сведущий в магии и не главный среди сведущих. Может быть, однажды с идеями господина Эшлинга ознакомится кто-то способный оценить всё их новаторство, к примеру многоуважаемый господин Уилкомби – или аж сам господин придворный маг…
Господин Эшлинг, вопреки привычке запираться в кабинете и почти не покидать оный, начал путешествовать по окрестностям. Не чтобы наносить визиты соседям, само собой (соседи прекрасно обходились без него – как и он без них), а чтобы искать магические артефакты.
Давно сделалось очевидным, что раньше магии в Бонегии было больше, она была сильнее, текла бурным потоком, а не жалким ручейком, как ныне. Однако, по невыясненным причинам, магическое искусство было утеряно, забыто. Исчезли записи, пропали инструменты, испарились любые вещественные свидетельства той эпохи, за исключением одной-единственной книжицы. Так отчего бы не поискать утраченное? Уж если члены клуба магов «Абельвиро» не считали ниже собственного достоинства посылать своих людей то в один конец страны, то в другой – в погоню за разными диковинками, о которых шла молва, будто те наделены волшебными свойствами.
Господин Эшлинг никого не посылал – он не мог доверить столь щепетильное дело чурбанам вроде лакея Джилкинса, неспособным отличить бриллиант от хрусталя, не то что магический артефакт от бесполезной побрякушки. Предпочитал всё делать сам: уж он-то знал толк в магии!
Увы, в большинстве случаев к продаже предлагались именно бесполезные побрякушки. А в меньшинстве – откровенный хлам. Господин Эшлинг приобрёл-таки пару безделушек – скорее, не желая возвращаться с пустыми руками, чем испытывая в приобретениях истинную потребность. У себя дома он добросовестно проверил их по всем пунктам, о которых вычитал в «Вестнике Волшебства». Результаты проверки ничем его не порадовали. И безделушки были навеки убраны с глаз долой.
Но и после этой неудачи господин Эшлинг не отчаялся. Он решился на самое дальнее путешествие в своей жизни – на другой конец страны, далеко на север, в край непроходимых лесов и Проклятых гор. Там до сих пор пели песни о лесном народе, там по-прежнему защищали дома и детей оберегами, там, похоже, ни на единый день не прекращали верить в магию.
Однако господина Эшлинга интересовали не песни и не амулеты. Он ехал свататься.
О поселениях близ Проклятых гор шла дурная слава: дети там чаще рождались немощными и чаще умирали, взрослые чаще впадали в помешательство. Случайный гость ощутил бы там одно-единственное желание: как можно скорее уехать прочь.
Впрочем, были и слухи иного толка: о том, что некоторые тамошние рода восходили к великим чародеям прошлого, а может, даже имели в себе каплю крови детей леса.
Одним из таких родов – древним, именитым, но почти угасшим, едва-едва живым, как иссохшее дерево, с трудом способное выпустить по весне хотя бы пару-тройку листьев, – были Моны из поместья «Монлинн». И в семье Монов как раз была девица на выданье – старшая сестра нынешнего хозяина «Монлинна» и последняя, кроме него, представительница семьи госпожа Унельма Мон.
Господин Эшлинг ни разу не видел госпожу Мон прежде, ни во плоти, ни хотя бы на портрете, да и не особо стремился узнать, какова она собой. Не волновали его и слухи о том, что род Монов уже не первый век терзала хворь, из-за каковой он совсем выродился и чуть ли не в каждом поколении приносил нового помешанного. Господина Эшлинга интересовали в госпоже Мон лишь две вещи: её кровь и её приданое.
– Да забирайте! – воскликнул нервически
