Чончжу. Подал голос, что, мол, замерз и хочет есть, но не услышал за воротами никакого отклика. Прошло немало времени, прежде чем до него донесся женский плач. Он еще долго бродил вокруг дома и ждал. Наконец вышла старая вдова.
— Я, муж с женой, да еще три женщины жили все вместе в этом доме, — сказала она монаху. — И вот сегодня днем, во время обеда, муж и жена в одночасье погибли. В доме все идет кувырком. Не знаю, что и делать. Умоляю вас, учитель, поймите мое положение, помогите мне!
Монах вошел в дом и видит: в комнате валяются на полу старый мужчина, молодая женщина, кошка и змея. Все мертвые! Монах спросил, как это произошло.
— У женщины внезапно заболел и распух палец, — рассказала вдова. — Потом вдруг распухли ноги, живот сделался как большой глиняный кувшин, и она сразу умерла. А было так: кошка поймала змею, отгрызла ей хвост, но змея была еще жива и укусила женщину. Хозяин в сердцах хотел убить кошку. Кошка с испуга вскочила на полку. Хозяин полез за ней, а кошка прыгнула вниз и поранила ему горло. Он успел еще ударить ее ножом и убил. Сам скончался тоже, — тут старуха заплакала еще горше.
— Эти четверо, — изрек монах, — в трех своих перерождениях совершили какие-то грехи. Если не позаботиться об их дальнейшей участи, могут произойти большие несчастья!
Он сжег тела мужчины и женщины. Затем взял кошку и змею и закопал их вместе. Люди называют это место Могилой кошки и змеи.
ЗАБЕРЕМЕНЕЛА ОТ МОНАХИНИ
Некий слуга внешностью был поразительно похож на женщину. Сызмальства носил он женскую одежду, а когда ему перевалило за сорок, был принят на службу в семью важного чиновника. Работал он с большим усердием, и хозяин всегда ставил его в пример.
Государь Сечжо[3], прослышав об этом слуге, как-то заметил, что положение у него довольно двусмысленное.
— А что думает об этом министр? — помолчав, спросил он министра Кочжона.
— Ваш верный слуга, — ответил Кочжон, — как-то просматривал китайское сочинение «Записанное на реках и озерах». Вот что там сказано.
В междуречье Янцзы и Хуайхэ жила некая буддийская монахиня, которая хорошо вышивала. Как-то из одной состоятельной семьи к ней послали девушку обучаться этому искусству. И вот нежданно-негаданно стало известно, что девушка беременна. Когда отец стал бранить ее, она сказала:
— Днем мы вместе с монахиней работали, ночью вместе спали. У меня и сомнения не было, что она такая же женщина, как и я, пока не дошло вот до этого!
Семья подала жалобу начальнику уезда, и тот велел прилюдно осмотреть монахиню. И оказалось, что у нее нет ни мужского, ни женского естества. Уездный начальник хотел было отпустить ее, но случившаяся тут некая старая вдова сказала:
— Между прочим, есть такой способ: соленой водой смачивается то место, где бывает мужское естество. После это место должна облизать желтая собачка, и тогда мужское естество проявится!
Начальник уезда проверил — в самом деле получилось!
— По закону Неба, — рассудил он, — есть два начала инь и ян[4], у людей — женщина и мужчина. А эта монахиня не мужчина и не женщина. Значит, закон нарушен!
Он приказал казнить монахиню, и все люди между Янцзы и Хуайхэ остались очень довольны этим.
— Как беспредельно много под Небом странного!
— Изумляйтесь, — сказал со смехом Седжо, — но не пытайтесь постичь!
ПОПАЛСЯ НА ХИТРОСТЬ
Хо Сон[5], достопочтенный Конган, характером был тверд. Будучи министром, в делах государственных он проявлял добросовестность. Не выносил мошенничества и в частных делах. Хо Сон не любил, когда к нему обращались с личными просьбами, и если поступало чье-нибудь прошение, он непременно решал как раз наоборот.
Некоего столичного чиновника переводили в провинцию. Он просил, чтобы его послали куда-нибудь на юг, а попал на самую окраину северной провинции Пхённандо. Один ученый просил теплое местечко гражданского чиновника в столице, а его нарочно услали учителем в провинцию.
Монах Ирун из обители Хындокса, очень хитрый и ловкий, замыслил перебраться в храм Тансокса. Не выказывая, однако, своего истинного намерения, он попросил князя Хо:
— Слышал я, будто очень уж хороши окрестности вокруг обители Енмёнса, что в Содо. Побывать там хоть разок — мечта всей моей жизни. Вот уж будет обидно, если назначат меня в храм Тансокса. Почтительно надеюсь, что вы уважите мою просьбу!
И через несколько дней вышло распоряжение: монаху Ируну отправиться в обитель Тансокса!
— Этот старый упрямец попался-таки на мою хитрость! — расхохотался Ирун.
ТРИ НЕДОСТАТКА
Достопочтенный Чон «Просвещенный и преданный»[6], по прозванию Пхоын, был человеком порядочным, строгих правил. Никто и ни в чем не мог упрекнуть его. Но все же некто однажды сказал ему в шутку:
— Говорят, достопочтенный, что у вас есть три недостатка. Знаете ли вы об этом?
— Какие же? — спросил князь.
— Вот, говорят, что если вам случается устроить пирушку с друзьями, вы приходите на нее первым, пьете больше всех и уходите последним.
— Верно, такое бывало… Но тогда я был молод, жил в провинции, и если случалось раздобыть кувшинчик вина, то хотелось хоть разок как следует повеселиться в кругу родных и друзей. А теперь я богат и знатен, всегда у меня полно гостей, и вино не иссякает в кувшинах. Зачем же мне себя ограничивать?
— Говорят еще, что вы любите женщин. Не так ли?
— Любовь человеку дана от природы. Об этом говорил еще Конфуций. Известно, что и сам он не отказывался от наслаждений!
— А вот слышал я, что вы вымениваете китайские вещи. И не без выгоды!
— Я старый бедный человек, — ответил он, слегка переменившись в лице при этих словах. — Сыновей и дочерей у меня много, а для свадебных церемоний нужны китайские вещи. Ведь не могу же я изменить обычай! Да и так уж повелось с древности, что люди обмениваются вещами, которые есть у одного и которых нет у другого. Разве я делаю что-нибудь недостойное?
Его собеседник рассмеялся и сказал, что все это только шутка.
СОН ХЁН
(1439–1504)
Из собрания
«ГРОЗДЬЯ РАССКАЗОВ ЁНЧЖЭ»
ПХУН САНСУ СЧИТАЕТ ПО-СВОЕМУ
Некто Пхун Сансу из государевой фамилии был настолько глуп, что не мог отличить бобов от ячменя. В доме у него держали гусей и уток. Так он даже не умел их толком сосчитать: считал по парам.
Однажды слуга зарезал утку и съел ее. Пхун Сансу сосчитал птиц по парам, и осталась одна лишняя.
— Ах, негодяй! — злобно закричал он, колотя
