небольшую коробочку из фирменного магазина. Нет, если тянуть, я так никогда не решусь.
Сажусь на кровать, скидываю полотенце, отгоняя от себя скользнувший по плечам холод. Достаю лиф, который можно было бы счесть вполне пристойным. Ну подумаешь — алое кружево, что в этом такого? Самоубеждение срабатывает, но ненадолго.
Портупея, переходящая в трусики, цепляется тонким ремешком на талии, стекает к ягодицам ещё одной застёжкой и очерчивает каждое бедро. Ну что ж, я подтянула каждый ремешок и пока даже не струсила. Выглядит… пригодно!
Сверху накидываю атласный халат молочного оттенка. И хоть он прекрасен и длина его не превышает колен, всё же, укутавшись в нем, можно сделать вид, что ни за чем смущающим я не иду. А зачем иду? Ну, возможно, за солью. Я устала быть сожителем.
Точнее не так, я хочу разрешить всё это и дальше жить здесь спокойно.
Пока красуюсь раздаётся дверной звонок. Слышу, что Марат выходит сам, и почти молюсь Аллаху, чтобы позвонившие не были незваными гостями, хотя и им мы всегда обязаны быть рады. И я буду рада, как прилежная жена, но придётся переодеться и потом выбросить все эти пошлости из головы.
— Это доставка, — возвращаясь обратно, поясняет он для меня, замершей за своей стеклянной дверью.
Видимо, я напугала его силуэтом? Да, уж дива* из меня сейчас знатная.
Отхожу к столику, немного завиваю длинные каштановые локоны, думая, стоит ли наносить макияж, но все же обхожусь без него.
Допустим, я готова. Допустим, я на это решусь! Допустим, все получится.
Пересекаю коридор и стучу в его дверь. На этот раз раздаётся лишь едва слышное разрешение войти.
Медлю миг, опускаю ручку и… и не нахожу его в кровати. Более того, его нет и во всей комнате с зашторенными окнами. Лишь слабая полоса света льется из его кабинета, в который я и решаюсь пройти.
Марат сидит за своим столом ко мне спиной, так ничего и не накинул, чтобы хоть чуточку скрыть эти широкие плечи и проработанные линии мышц. Зато он кушает. Не мою стряпню, а очередные суши. Возможно, вкусные.
— Будешь? — всерьез интересуется.
— Я такое не ем, — поправляю себя, сглаживая ответ, — не ела, Марат.
Чуть поворачивает голову и, подняв кисть, стучит пальцами палочкой об палочку.
— Никогда не поздно попробовать.
Да уж, точно… прохожу ближе и замираю рядом.
____
* Дива — злой дух. Встречается в разных мифологиях, но, например, в башкирской мифологии дивы описываются как человекоподобные существа, вредящие людям. В ряде сказок дивы и аждахи (драконы) каждый день требуют отдавать одну девушку на съедение. Ясно-понятно, кого будем съедать.
4 пёрышко
Он сможет это понять?
Марат встаёт с компьютерного кресла и, не взглянув на меня, предлагает в него сесть, а я послушно опускаюсь, замечая, как полы халатика на миг разъехались и под ним помимо моей кожи скользнула портупея.
Я прячу ноги под стол, но судя по его взгляду, замершему в той же области, где только что было бедро, мой муж… видел.
И Адамово яблоко сейчас дёргается едва ли из-за того, что тот тянется за новым кусочком суши. И… и подносит его к моим губам.
Я принимаю это, раскрываю рот и тут же прожевываю этот рисовый “рулетик”, улыбнувшись следом.
Марат сглатывает и присаживается на край стола. Он близко и я могу сейчас скользнуть по шароварам к прессу, но все, что позволяет мне моя отвага — это не дрожать и молчать, оказавшись перед ним в таком виде.
— Ты точно хочешь, чтобы я…
Кивок.
— Гульназ, ты понимаешь, о чем просишь? Я могу принять другого ребёнка.
Не понимаю сути. Какого ещё “другого ребёнка”? Сейчас он сомневается? Или пытается вызвать моё сомнение? Что ж, правильно, это не его через не хочу тащили к женскому врачу и не ему напоминали о скорости быстротечности бытия.
Решаюсь взять суши прямо пальчиками, не желая даже пытаться овладеть палочками, протягиваю кусочек ему и встаю, заглядываясь на него.
Возможно, это срабатывает.
У него сбивается дыхание, когда кусочек оказывается возле его рта. Он позволяет мне продолжить и содрогается, когда его губы, закрываясь, касаются моего указательного.
— Мммх, — сквозь улыбку жуётся.
Мне нравится его взгляд — в нем скользнуло что-то такое дикое, первобытное и неизвестное, отчего его каре-зеленые глаза вспыхнули.
Прожевав, сглатывает и замечает же, как я слежу за этим. Потому, когда я тянусь за другим кусочком, он едва заметно смакует губы и ловит мою руку, тут же отведя еë на своë плечо.
Пальцы пробивает первая дрожь от его тепла и дыхание почему-то меняется, становясь тяжелее. И срывается в миг, когда его ладошка ловко развязывает пояс моего халата.
Я не знаю, как он живёт в Нью-Йорке, кто готовит для него и что он вообще любит. Я не знаю, есть ли у него кто-то или он пользуется услугами мимопроходящих. Я вообще без понятия, безопасно ли с ним. Но… мне почему-то хочется верить, что тот двенадцатилетний мальчик, фыркнувший и рассорившийся из-за меня с родителями, что тот пятнадцатилетний парень, спасший мой велосипед из-под скутера старшего брата, что тот почти двадцатидвухлетний парень, только потерявший лучшего друга и решивший согласиться на условия наших семей, не представляет для меня угрозы.
Я знаю его большую часть моей жизни. И другого не будет, а у него? Я ничего не требую, мне не нужна ни верность, ни присутствие. Это ни к чему.
Пояс падает на пол. Марат, загоревшись, позволяет своим ладоням раскрыть полы и опустить рукав с плеча.
Вдох… под его взглядом, медленно скользящим по сантиметрам моего тела. Он останавливается где-то возле пупка и по вырвавшемуся едва слышному стону, я понимаю, что не ошиблась.
Дышит глубже и еще чаще, словно после тяжелой гонки. А мне хочется быстрее и больше. Хочется победить хоть раз, а потом уже замаливать это.
Моя рука, так и продолжившая покоиться на его плече, наконец решается скользнуть к шее, позволив мне встать на цыпочки и к нему потянуться. Наши тела касаются, он расставляет шире ноги и, еще сильнее притянув за талию, вжимает в себя.
— Вся дрожишь, перепуганная. Пора остановиться.
Я мотаю головой и пользуюсь его замешательством — касаюсь его губ своими. Сама. Наверное, это и есть совращение?
— Гуль… гм… — вместо любого ненужного “прекрати”.
Его руки же вдруг начинают скользить вниз от талии к ягодицам, очерчивают те под его новый стон. И пока губы отрываются и кусают мне шею, он ловко подхватывает
