давала совет, раздражающий его своей примитивностью: «Тебе надо больше отдыхать от ужасов твоей работы».
часть 2
Алексей Нилов
А в самом деле: чем пахнет Время?
Пылью, часами, человеком.
Р.Бредбери.
Грустные мысли становятся особенно назойливыми поздней осенью, когда неумолимо расползающиеся вширь ночи торопливо сдавливают короткие, пасмурные дни.
В один из таких грустных осенних вечеров Лиза принесла Алексею пригласительный билет на открытие выставки немецкой живописи в городском музее.
Алексей часто посещал его, но международная выставка проходила в нем нечасто. Он обрадовался, надеясь, что впечатления от картин хоть немного потеснят мрачное настроение, в котором он находился.
В холле музея собрались нарядные люди. Женщины бальзаковского возраста в красивых платьях. Мужчины в строгих костюмах, придающих элегантность любой фигуре. Молодежь не изменила джинсам и свитерам, но юность – лучшее из украшений.
Сначала выступил солидный мужчина в дорогих очках – представитель немецкого культурного фонда. Его косноязычно приветствовали толстолицые мешковатые товарищи – чиновники из мэрии. Их речи состояли из штампов, пропахших пылью.
Алексей порадовался, что немецкий гость услышит только перевод, быстро нашептываемый ему симпатичной девушкой. После недолгой официальной процедуры экспозицию открыли.
Алексею был не по карману роскошный каталог выставки, и поэтому осмотр приобрела прелесть интриги – каждая картина становилась открытием.
В первом зале были выставлены картины, созданные в те времена, когда живопись считалась ремеслом. Художник обязан был следовать строгим правилам, ограничивающим полет творческой мысли. Новаторство считалось признаком отсутствия мастерства. И лишь немногие (те, кого позже назовут гениями) решались нарушать правила.
Во втором зале были картины мастеров, признававших только одного заказчика – Бога. Их творчество не зависело от мнений и вкусов толпы.
Алексей любовался полотнами, и его проблемы, становились ничтожными, почти забавными перед теми истинами, которым служили эти художники.
Лизы, к счастью, рядом с ним не было. Она металась по залам в поисках знакомых, громко смеялась. «Слишком громко для музейных залов», – подумал Алексей. Он хотел сделать ей замечание, но решил не портить себе настроение и перешел в последний зал, где еще не было ни одного посетитель.
Там висела только одна картина в широко раме, украшенной изысканной позолоченной резьбой. Он подошел поближе, и сердце у него замерло. Как хорошо он знал эти два лица: матери – полное скорби, и сына – полное покоя.
Вся суета мира за последние две тысячи лет – рождения и смерти миллиардов людей, их жизни с радостями и горестями, мольбами и проклятиями не отвлекли внимание матери от сына.
Алексею на мгновение показалось, что они остались втроем на всем свете: человек, заплативший ужасными страданиями за прошлые и будущие грехи всего человечества. Его мать, раздавленная тяжестью своей потери. И он, Алексей Нилов, простой смертный, измученный сомнениями и душевной усталостью.
Ему очень хотелось, чтобы в этот зал больше никто не заходил. Но он быстро заполняли посетители. Какой-то импозантный старик подошел к картине и, тыча ручкой в холст, стал делиться впечатлениями со своей попутчицей.
Алексей не захотел больше оставаться в музее. Он прочел имя художника и ушел.
На улице ему по-прежнему казалось, что он там, рядом с ними, на вершине Голгофы, невольный свидетель величайшей трагедии в истории человечества. И эта сопричастность просветляла душу.
Он пробыл в состоянии этого просветления до утра. Но когда на следующее утро он вошел в свой рабочий кабинет, оно кончилось. Там было как всегда мрачно и неуютно: солнечный свет безуспешно пытался пробиться сквозь грязное оконное стекло.
Алексей нашел уборщицу и попросил помыть окно в его кабинете.
Тетя Нина, седая, худая, с желтыми пальцами и хриплым голосом заядлой курильщицы, сама бывший следователь, выполняла свои обязанности с глубоким презрением к ним. Всю жизнь она с мужской жесткостью ловила бандитов, а под старость осталась одна, и чтобы по-прежнему приходить в то здание, в которое она просидела сорок лет, она работала уборщицей.
Поворчав, она стала размазывать грязь по оконному стеклу. Но потом увлеклась, постаралась, и в окне, казалось, исчезли стекла.
Алексей залюбовался облаками, вальяжно скользящими по небу. Он переводил на них взгляд с взъерошенной головы подследственного Седого И.П. Тот сидел напротив и рыдал тяжелыми, искренними с непривычно затянувшегося похмелья слезами. Он только что признался в убийстве родного брата, которому вчера в пьяном угаре воткнул в затылок топор. И теперь никак не мог вспомнить: за что?
Алексей знал о мотивах его поступка больше, чем он сам.
Единственной причиной произошедшего было безволие Седого И.П., под влиянием которого, он каждый день отправлялся на поиски выпивки. После принятия любой спиртосодержащей жидкости реальность становилась искаженной и комфортной для него. В ней он, Ванька Седов, был всегда и во всем прав, красив, умен, успешен, нравился каждой женщине, и окружен восхищенными друзьями. И имел право указывать людям, как они должны жить.
И сейчас он, искренне мучаясь угрызениями совести и головной болью, не мог вспомнить, почему вчера разрушилась эта гармония. Он не мог вспомнить, почему в его руках оказался топор, валявшийся много лет под ванной среди пыльных бутылок из-под импортного (забытая роскошь!) вина. И почему не дрогнули обычно непослушные руки? И откуда взялись силы в его теле, разрушаемом циррозом печени, и ему удалось одним ударом раскроить череп родному брату Сереге? Единственному родному человеку, с несчастных ранних лет спасителю от пьяного отцовского гнева, всегда честно делившемуся конфеткой, редкой в семье алкоголиков.
Ванька Седой рыдал по-детски обильными слезами и честно отвечал на все вопросы. Алексей подумал, что тюремный срок, пожалуй, может дать ему шанс на спасение. На зоне от алкоголизма он волей-неволей вылечиться. И вернется домой через десять-пятнадцать лет еще не старым человеком. И если раскаянье его искренне, то, может, попытается жить по-другому.
Выплакавшегося Седого увели. Нилов поработал с материалами по заказному убийству. В деле много подозреваемых. Многие завидовал убитому – богатому бизнесмену. Да и конкурентам эта смерть была выгодна.
Алексей пересмотрел фото с места преступления,
У колеса огромной машины лежат два тела со спущенными штанами и задранными рубахами. Объемистый живот, пузырем белеющий на темном от дождя асфальте, – этот самый бизнесмен, «владелец заводов…. пароходов».
Второе тело, смуглое, мускулистое, молодого охранника, самоотверженно вставшего на защиту хозяина. Несчастный малый! У него годовалая дочка, юная жена, мать-инвалид второй группы. И престарелая бабушка, и все четыре женщины были у него на попечении. Бедные, бедные!!!
Алексей представил, что происходит сейчас у них дома. Две безмолвные старушки, у которых нет больше сил на слезы. Рыдающая молодая женщина. Зеркала, занавешены черными платками, тяжелый запах
