которых несет салатные тарелки и хлеб. Напряжение между нашими семьями рассеивается, когда внимание переключается на наше первое блюдо. Русские телохранители маячат вдоль задней стены комнаты, молчаливые и внушительные, пока мы едим, их руки сложены перед ними. Глаза пристально следят.
Я пытаюсь игнорировать их, улыбаясь через стол маленькой Кларе, которой сейчас семь лет и которая сегодня ведет себя наилучшим образом. Она вежливо кладет салфетку на колени, прежде чем поднять глаза, чтобы встретиться со мной взглядом. Она тихо хихикает, когда я подмигиваю.
— Итак, моя мама сказала мне, что ты учишься в колледже Роузхилл? — Спрашивает Петр, глядя в мою сторону.
— Да, — коротко соглашаюсь я, не зная, что еще сказать. Боже, почему я должна быть такой застенчивой? У меня по шее пробегает жар от одного только его внимания.
— Что ты изучаешь? — Нажимает он, прежде чем откусить кусочек салата.
— Эм, искусство, на самом деле.
— Правда? Ты художник? — Его тон звучит так, будто он искренне заинтригован.
Мне нужно постараться лучше. Он явно старается, и, несмотря на отсутствие одобрения моих братьев, эта свадьба состоится. Петр станет моим мужем через три коротких года, и я не знаю, сколько возможностей у меня будет до этого момента, чтобы узнать его поближе.
Сглотнув нервы за очередным глотком вина, я беру себя в руки.
— Я немного рисую. Всегда хорошо пробовать разные материалы. Но я больше художник по наброскам, на самом деле. А ты? Ты учишься в колледже? — Я съеживаюсь. Это, наверное, глупый вопрос.
— Да, я изучаю управление бизнесом. — Бровь Петра слегка изгибается. — Никто не будет тратить деньги, пытаясь сделать из меня художника.
— Моя тетя Сильвия лучшая художница, — говорит Клара через стол, ее тон будничный.
— Это так? — Спрашивает Петр, его веселье растет, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на дочь Нико.
Хотя Аня светловолосая и голубоглазая, репродукция фарфоровой куклы в натуральную величину, Клара пошла в отца. Истинная Маркетти, у нее густые темные локоны и карие глаза, как у меня. Но ее хитрая улыбка, это то, что делает ее Нико. Она сверкает ею сейчас, уверенная в своей оценке моего искусства и готовая подтвердить свое заявление.
— Она учит меня рисовать, — добавляет Клара, заставляя мое сердце наполняться гордостью.
— Ну, я надеюсь когда-нибудь увидеть твои шедевры, — торжественно говорит Петр, и блеск в его глазах говорит мне, что он находит мою племянницу забавной. — И, возможно, мы организуем выставку работ твоей тети Сильвии в Нью-Йорке. Я уверен, что все захотят ее увидеть.
— Да, почему бы тебе просто не поместить мою сестру за оргстекло, пока ты этим занимаешься? — Нико усмехается через стол. — Тогда ты сможешь показать все сокровища, которые ты отнимешь у моей семьи.
— Нико! — задыхаюсь я, мои щеки горят от смущения.
— Прошу прощение за него — снова вмешивается мой отец, его лицо сдержанно, когда он встречается взглядом с Матроной. — Кажется, всем моим сыновьям не хватает того лоска, который ты привила своему сыну, Матрона. — Его тон может резать, настолько он резок, когда он бросает грозный взгляд на моего старшего брата.
— Не думай об этом, дон Лоренцо. Я уверена, что ты научишь их надлежащим правилам приличия к свадьбе. Это даст тебе достаточно времени, — деликатно говорит Матрона.
Затем ее выражение становится снисходительным, когда она смотрит на Петра.
— Кроме того, мой сын довольно исключителен, когда дело касается понимания манер и приличия. Этому стандарту трудно соответствовать. Но с тех пор, как умер его отец, когда Петр был совсем юным, ему пришлось стать мужчиной быстрее, чем большинству.
Мои братья заметно ощетинились от этого пренебрежения. Это едва заметное движение, но краем глаза я замечаю, как пальцы Петра крепко сжимают ножку винного бокала. Он так сильно сжимает бокал, что мне кажется, он может разбиться. Через мгновение он улыбается, его хватка ослабевает, когда он подносит бокал к губам.
Что это значит?
У меня не так много времени, чтобы подумать об этом, так как из кухни в толпе хорошо одетых официантов поступает следующее блюдо. Идеально приготовленная тальята, поданная на подложке из рукколы, заставляет мой рот наполняться слюной. Пока отец объясняет блюдо Матроне, и они завязывают непринужденную беседу, я смотрю на Петра. Он ловит мой взгляд и снова приподнимает бровь. Смущенно краснея, я снова смотрю на свою тарелку.
— Вкус Италии, — говорит он мягко, разрезая свой стейк. — Как освежающе. Мама вся в русских традициях и знает наши корни, так что это редкое угощение. Ваш повар из Италии?
— Вообще-то из Нью-Йорка, — говорю я, разрезая свой собственный стейк. — У вас дома есть повар?
— Один из лучших. Из Москвы, он готовил для самого Путина.
— Правда? — Я не могу скрыть удивления в своем тоне.
Петр усмехается, звук низкий и глубоко мужской.
— Правда.
— Он, должно быть, очень хорош.
— Уверен, у тебя будет много возможностей убедиться, насколько он талантлив, — уверяет меня Петр.
Он откусывает еще кусочек, и я поражаюсь тому, как ему удается заставить жевание выглядеть одновременно королевским и чертовски сексуальным.
В комнате разгорается непринужденная беседа. Мой отец заводит разговор с Матроной на простые темы, как и с любым другим гостем нашего дома. Клара привлекает внимание Нико и Ани, пока близнецы и их девушки вступают в юмористический спор о своей последней совместной караоке-вечеринке.
— Надеюсь, ты не поймешь это неправильно, — тихо говорит Петр, снова привлекая мое внимание. — Но ты гораздо красивее, чем я ожидал. — Его серые глаза внимательно следят за мной, словно оценивая, не обидилась ли я.
Я нервно хихикаю.
— Что? Ты ожидал увидеть старую каргу с выбитыми зубами и бородавками по всему лицу? — Шучу я. По какой-то причине, услышав, как он озвучивает мой страх, я успокаиваюсь.
Он смеется, и этот глубокий, насыщенный звук снова заставляет мое сердце трепетать. Меня пробирает дрожь от осознания того, что я вытащила его из него. Значит ли это, что ему нравится мой юмор?
— Нет, не старая. Я знал, что мы одного возраста.
Это заставляет меня смеяться.
— Но все остальное, что ты себе представлял?
— Иногда хорошее воображение может быть твоим злейшим врагом, — игриво говорит он.
Он понятия не имеет.
— Ну, пока мы честны. Я просто благодарна, что у тебя нет рогов и хвоста.
Бровь Петра поднимается в немом вопросе.
— Кто сказал, что у меня их нет? — Парирует он, проводя пальцами по волосам.
Я неподобающе фыркаю и прикрываю нос и рот от стыда. Но кроме Петра, который мрачно усмехается в ответ, никто, кажется, не заметил моей оплошности. И он не моргнул глазом. Сильное облегчение пронзает
