кровь не спешила останавливаться. А пустошь вокруг, изрытая оврагами да непотребством колючим заросшая, наводнялась всё более характерным урчанием. Выкатившаяся на небосвод луна, щербатая и блеклая в предвкушении дозора, окатила холмы млечно-голубым, как саваны полуночниц, светом, картинкой не заинтересовалась и проворно нырнула за рыхлые облака.
Голоземье почернело.
Одухотворённый, переливчатый и густой, что каша, волчий вой заставил «еретника» укрепиться в сознании.
Беглец пощупал затылок. Ушибленная голова гудела, а пейзаж, затейливо темнотой задрапированный, но, погань такая, узнаваемый, навевал далеко не ласковые соображения. «Щас сбегутся, — понял путник. — Кровищей до самого Заземья прёт».
Мысли свивались чёрными гадюками и в спасительный план складываться упрямо не желали.
На горизонте, всё ещё слишком далёкие, дабы послужить добрым знаком, обозначились занозистой чертой горы. Вампир стянул ворот туники, ёжась в распоротом неуёмными хуторчанами кафтане. По ночной поре проклятые пустоши индевели окороком в леднике, и пахнущий промороженным прахом северный ветер легко проникал даже под шерстяные плащи, подбитые мехом. Что говорить о суконной одёже.
Приметив не самый паршивый распадок, без признаков захоронений, вампир свёл коня по мшистому, зараставшему голубикой отлогу и даже принялся разводить костерок, когда в спину ударила волна дымно-сладкого воздуха, заморскими курениями провонявшего.
Путник отступил к нервно фыркавшему коню, проворно затоптав едва затлевший в ямке мох. Зыркнул на притороченную у седла саблю.
В Хуторье он нарочно не перевесил оружие на пояс, намереваясь тем самым усыпить бдительность впечатлительных завсегдатаев корчмы. Фокус не удался. Живущие промеж бескрайними гиблыми болотами и Голоземьем люди выучились воинственной осмотрительности. Рыжий молодец с дубьём чуть было не лишил вельможного вампира парочки зубов, а ушлый балий втихаря почти стянул один из амулетов.
«Еретник» сердито потёр саднящую скулу, отгоняя наваждение: в глазах плавали и беспорядочно множились витиеватые узоры, а окрестность становилась всё неприветливее. Как в Голоземье очутился выжлец11, выученный колдунами охотник за нежитью, он не знал. По Мрачным Холмам Псы не шарились, здешней нежити здраво опасаясь. Да и не мог шарлатан хуторской с букетиком поганок на груди такого переполоха поднять. Не чуял вампир в Хуторье иргибской шоблы.
Позёмыш, разделяя хозяйское настроение, нервно шебуршал за пазухой. Узкая мордочка ткнулась в воротник. Унюхав в стылом ветре волколаков, горностай неодобрительно чихнул. Юркий зверёк в кожаном ошейнике спутника, окольцованный обсидианом да в Каменной Розе клеймённый, на ярманке правиградской или в Златых Вёрстах Дзвенцска пошёл бы по цене табуна добрых коней. Позёмыша, как и всех спутников, взрастили чародеи в замковом зверинце. И заколдованный горностай отменно чуял враждебные чары.
Вампир нащупал рукоять сабли, ободряюще похлопав сердито всхрапывавшего коня по крупу.
Не по вкусу ночные прогулки по Мрачным Холмам ни колдунам, ни выжлецам. Вместо изничтожения злобной нежити опустевших земель те по городам промышляют, оборотней оседлых ловят, вампиров-одиночек мордуют за солидную плату. Да только каждую ночь в том же Затопье люди пропадают, да и в Горкморе, хоть за крепостными стенами, жизнь несладкая и короткая. Зато борцы со злом всегда свой хлеб с маслом имеют. А то и каравай с медовухой.
Ветер стих, а перед кровососом возник надменным привидением долговязый, поджарый колдун в подбитом куницей, узорчатом плаще, с дюжиной серебряных цепей при поясе да в кожаном ошейнике, травлёном чародейными письменами. Чуть раскосые лукавые глаза отливали холодной, светящейся во мраке синевой и слегка щурились. Зачаток недоверчивой ухмылки кривил губы. Зачёсанные назад русые вихры удерживала костяная фибула с Морской Змеёй. Хоть и с глазами морехода, ни дать ни взять, столичный кавалер из Семи Ветров, а в изничтожении виритников колдун поднаторевший.
К тому же, хорошо вампиру знакомый; Выжлецом за особые ратные заслуги прозванный и, вот диво, ничуть тем не тяготившийся. Хотя обыкновенно знатные колдуны презирали Псов Иргибы, за гроши выполнявших грязную работу.
Этот колдун был очень знатным, но с прозвищем смирился.
Нрав чароплёт имел для своего ремесла подходящий, ушлый, а ум — изворотливый. И всё же среди собратьев выгодно отличался сметкой, допускавшей подобие дружбы с объектами охотничьего интереса вне службы и приказа.
Справившись со спазмами да головокружением, «еретник» покрепче перехватил рукоять сабли.
— Здорово, Упырь, — помахал амулетом колдун, одёргивая полы щеголеватого плаща, запутавшиеся в сухих колючках. — Чё морду скорчил? Не признал?
— Признал, — пожал плечами вампир, позы не меняя.
Колдун отряхнул с броского, расшитого тесьмой кафтана несуществующие соринки и распрямился:
— Гуляешь, что ли, упырюга?
— Гуляет ветер по околице, я — путь держу, — мрачно буркнул тот, не понимая причин веселья. — Подойди поближе да поклонись пониже.
— Ого. Чего это мы не в духе? — Выжлец благодушно рассмеялся, пристальнее разглядывая помятого знакомца. Подвижное лицо отражало насмешливое недоумение пополам с любопытством.
— Спроси чего поумнее, — прозванный Упырём смотрел не ласково.
Колдун спрятал погасший амулет и огляделся:
— Ну да, Голоземье. Так ваш же, вампирий выгон12. — Вампир поразмыслил, стоит ли намекать нечестивцу, насколько не ко времени его домыслы, но промолчал. — Ладно тебе, — миролюбиво продолжал колдун. — Это ж моя работа — не забыл, часом?
— Твоя работа мимо с распушённым хвостом бегает да по мою душу воет, — напомнил Упырь прохладно.
Неподалеку, ровно в подтверждение, недобро заворчал неупокоенный мертвяк.
Колдун пожал плечами, присев на корточки рядом с жалким кострищем едва в пядь величиной. Фыркнул, по достоинству оценив отопительные способности сооружения, сострадательно глянул снизу вверх на Упыря. Позёмыш, высунувшийся из-за пазухи, нюхнул беллемлинских благовоний, Выжлецов кафтан пропитавших, да и спрятался обратно. Вампир продолжал степенно разглядывать обомшелые кочки пологого ската, подчёркнуто избегая сочувственного взгляда колдуна.
— Я тебя в Хуторье учуял, — сообщил Выжлец, покачиваясь с пятки на носок в высоких сапогах из тонко выделанной кожи. — Думал, там и заночуешь. — Упырь не ответил. Выжлец, подождав, понимающе хмыкнул. — Ускакать в Голые на ночь глядя без поклажи и плаща — даже для тебя странная затея. — Избранная колдуном ненавязчиво-вопросительная манера на Упыря никогда не действовала. Выжлец капитулировал: — Что за вожжа тебе под хвост попала, чудо клыкастое? И чего ты какой… помятый? Скула разбита, весь в кровище…
— Люди, — невозмутимо откликнулось чудо. И, подумав, ехидно присовокупило: — Добрые, что примечательно.
Колдун присвистнул.
— Чё, так просто и напали? — не поверил он. Лукавый прищур окончательно превратил синие зенки в блескучие щели.
— Ватажкой, — вампир с непроницаемым лицом развёл руками. — Балий им наплёл, что я колодец отравил.
— А ты травил? — подозрительно уточнил Выжлец.
Упырь покивал:
— Ещё бы. — Его глаза тоже воссияли. — Три ночи кряду в него плевал, чтоб уж наверняка. Потом ещё и помочился сверху.
Колдун рассмеялся, прихлопнув по коленям холёными ладонями. На узких пальцах переливался самоцветный перстень и гербовая печать. Гривна в вороте
