выбор не самый завидный.
Варяжец на фоне ее статного серба смотрелся… никак. Гораздо ниже ростом, с жидкими усиками. Со странным красным следом от ожога на лице. Какой-то неправдоподобно молодой и худой, с грустной всепонимающей улыбкой. Когда разговор нечаянно коснулся его телосложения, прокомментировал:
— Так прозвище у меня было: Ледащий. Это на харчах Марины чуть разъелся. Она у меня молодец.
Старшая сестра, не только не постаревшая, но даже неуловимо помолодевшая за годы разлуки, благодарно кивнула супругу.
Заказали закусить-выпить, славская кухня сильно отличалась от сербской. Милош, больше привыкший к ракии, нежели к горилке, расслабился после трех рюмок и распустил павлиний хвост. И живут они в «цивилизованном» европейском государстве, и ферма у них своя, и большой кусок земли в живописном месте, с видом на реку и на горы, и достаток не тот, что, наверно, у пары докторов в провинциальной варяжской больничке…
— Так в чем дело? Давайте покажу, как живет эта больничка, — не моргнув глазом, предложил Николай, ничуть вроде бы не обидевшись на намек о бедности. — Завтра утром транспортный самолет повезет медикаменты с борисфеновского склада в Царицыно. Тем же бортом вернетесь сюда, если не пожелаете погостить.
И Ольга, не ожидая, что их ждет там, радостно заголосила: а давай!
Они же с Милошем в той больнице познакомились…
Марина потом кусала локти, что поддалась детскому искусу поддеть сестрицу, слишком уж кичившуюся своим балканским красавчиком, превратившим ее в сельскую труженицу. Огромный особняк с припаркованным у дома новеньким внедорожником «Иртыш-200» показался настоящим дворцом по сравнению с домом в Високи Планины. А уж когда выяснилось, что муж Марины — имперский князь, Рюрикович, а сама она, соответственно, княгиня… Дед Николая — вице-адмирал, советник императора, внук вхож к царю… Узнала Ольга, что сестра купается в деньгах. Муж, медицинский волхв и в прошлом подполковник, уйдя в запас после войны, работает в больнице, но заодно чарует воду с плазмой крови для государственных аптек Варягии. В день зарабатывает тысячу ефимков, имперских. Перевести в экю — побольше, чем у Ольги в месяц. Живет Марина, словно барыня. Есть няня для детей, кухарка, горничная…
Тогда-то сестры поругались. Ольга, понимая, что громоздит одну нелепость на другую, но повторила вслух несколько пропагандистких фраз, как молитва повторявшихся в каждой новостной телепередаче из Рейха и волей-неволей выученных наизусть, об агрессии империи в отношении свободных славов.
— А как же атомная бомба, заложенная немцами в Чернохове? — разозлилась Марина. — Могли погибнуть двести тысяч мирных жителей!
— Да это всего лишь провокация варягов, чтоб оправдать аннексию свободной Славии, — отмахнулась Ольга.
Мужчины обменялись взглядами. Оба прекрасно понимали: Ольга просто сорвалась с нарезки. Причина — зависть. Женщина неглупая и волевая, несмотря на сравнительно молодой возраст — около двадцати восьми, сочла себя обиженной от того, что старшая сестра не внесла ясность еще там, на берегу Днепра. Здесь, в этом шикарном доме, Ольга с Милошем попали в неловкое положение. Если мужья были готовы перевести дело в шутку, а приемная дочка Несвицких приняла Михо с Драганом как братиков, то младшая сестра Марины едва не разрыдалась.
— Драга моя, престати бре![1] — пытался урезонить ее серб, но ничто не помогло, и та решительно требовала, чтоб Несвицкий посадил их на ближайший самолет до Борисфена.
Шагая к больнице под резким мартовским ветром, Марина вспоминала глаза сестры при расставании, та словно умоляла: ты же старшая, сделай что-нибудь, чтобы исправить мою глупость…
Она всегда была такой. Рассудительной, собранной, ответственной, в то же время порой срывающейся на дикие, уму непостижимые выходки.
Но — сестра. И она в беде.
Смолчать и обождать, рассчитывая, что ситуация с эпидемией рассосется… Не выход. Если умрет Миха, а то и сама Ольга, Марина себе не простит.
Сняв шубку в своем кабинете, Марина бросила сестре: начало обхода чуть задержится, ждите. Сама же понеслась в процедурный, где Николай, ушедший из дома на полчаса раньше, готовил зачарованный раствор, пополняя больничные запасы.
— Коля?
— Да, дорогая. Уже закончил. Что-то стряслось?
— Возможно — да.
Она не ошиблась в супруге. Выслушав Марину, не размениваясь на вопросы в духе «а ты уверена?», князь опрометью кинулся в приемную главврача и, проигнорировав изумленный взгляд секретарши, принялся набирать междугородний номер. Другие аппараты казенного учреждения давали выход только в местную сеть — из экономии.
— Деду звонишь? — спросила увязавшаяся за ним Марина.
— Бери выше, — сказал муж. — Помнишь Светислава Младеновича? Телохранителя и секретаря императора? Верней, начальника его охраны, генерала. Уж если он не в курсе сербских дел, то даже не знаю… Ваше высокопревосходительство? — заговорил он в трубку. — Николай Михайлович Несвицкий, волхв из Царицино, беспокою по сверхсрочному и серьезному делу. Уделите мне одну минуту? Спасибо. Есть информация, что в бановине Високи Планины на юге Сербии началась эпидемия неизвестной болезни с высокой летальностью. Сообщение поступило от жителя, работника местной администрации. В СМИ нет никаких известий. Так точно, жду у аппарата, — он прикрыл трубку рукой и шепнул: — Генерал встревожился, попробует сам немедленно с кем-то связаться.
Прошло примерно пять минут. Никто не проронил ни слова. В хорошо отапливаемой приемной было тепло, но от слов Несвицкого об эпидемии отчетливо тянуло холодком. Пока далеким.
— Да, господин генерал. Есть! Нахожусь в Царицине и жду дальнейших указаний, — он положил трубку на аппарат, уже кнопочный, но с витым проводом. — Зоя! — посмотрел на секретаршу. — Официально предупреждаю: услышанное вами — государственная тайна. Даже главврач не имеет права знать. Тем более — ваши подруги. Никто! По крайней мере, в течение ближайших суток.
Секретарша испуганно кивнула.
— Что сказал Младенович? — шепнула Марина в коридоре.
— Он пробовал выйти на знакомых в Сербии, но не преуспел. Телефонная связь с бановиной и с соседними районами прервана. Немцы, наверное, сносятся с гауляйтером и полицией по армейским каналам. Боюсь, если бы Ольга решилась позвонить попозже, то вряд ли получилось бы поговорить. Хорошо, что переступила через себя.
— Ты на нее не сердишься?
— Нет, конечно, — Николай буквально летел по коридору, даром что не взмыл к потолку. Никакой необходимости спешить не было, генерал велел ждать и явно кинулся к императору с докладом, а что тот решит — никто не знает. У царя своя обида — почему его дальний родственник Каравладимирович в свое время заискивал перед немцами, не просил помощи у Варягии, а после первых военных неудач покорно
