захватили Гульборг? С моря ли, с суши — тут одни стены чего стоят! Через них не перепрыгнет ни хельт, ни сторхельт, да и разрушить их не выйдет. Неужто сарапы настолько сильные?
— Дед говорил, что сарапы и впрямь сильны. Их много, они не боятся ни смерти, ни боли. Воины высоки рунами и умелы с копьями и мечами. Но Гульборг они захватили хитростью. Какова бы ни была прочна скорлупа, орех может сгнить изнутри.
Гавань Гульборга выглядела, как площадь во время ярмарки. Огромные пузатые корабли медленно покачивались, осторожно загребая десятками весел, а вокруг них шмыгали лодчонки, как голопузые детишки возле мамки. Одна из таких лодок подобралась к нам, едва не попав под взмах носового весла, и чернявый кудрявый карл, сидящий в ней, заголосил так, будто мы и впрямь потопили кого-то.
— Чего это он? — недоуменно спросил я.
Хальфсен прислушался и сказал:
— Он говорит, что мы должны взять его на борт, он покажет, куда отвести корабль. Вроде бы он служит тут, на пристани.
Я кивнул, и Вепрь протянул тому карлу руку, чтоб помочь перейти к нам. Чернявый же не замолк, а продолжил трещать. Уж не знаю, как Хальфсен вообще что-то разобрал в его трескотне, но наш толмач справлялся:
— Его зовут Аретас, он спрашивает, по какой нужде мы прибыли в Гульборг.
— А какое ему дело? — нахмурился я.
Хальфсен пересказал мой вопрос.
— Говорит, если торговать, то это один причал, где есть грузчики, склады неподалеку и всякое такое. Если в найм, то другой причал, подалее. Если мы посланцы от каких-то земель, тогда он отведет в иное место.
— Скажи ему, что ни то, ни другое, ни третье. Пришли по своим делам.
Фагр кивнул, будто что-то понял, и начал говорить, куда плыть.
Мы шли согласно его указаниям, но я то и дело отвлекался, засматриваясь на берег. Ладно — каменные стены, ладно — золотая крыша сольхуса, но чтобы всё побережье обложить камнем? И не абы как, а ступенями, чтобы удобнее подниматься было. Я такое видел впервые. Недаром этот город называют золотым(2).
Чернявый довел нас до места, запросил плату. Стиснув зубы, я протянул ему последний обломок серебряного браслета, больше у меня ничего и не осталось, только топор да броня. В Холмграде я платил за всё из своей мошны, не стал брать ни единой марки у своих хирдманов, ведь по моей вине мы оказались нищими. Но я надеялся, что в Гульборге Хотевит быстро заберет долг у здешнего купца, иначе мне придется просить у ульверов их серебро. А ведь еще неизвестно, как много запросит лекарь…
Получив плату, чернявый спрыгнул обратно в свою лодку, которая всё это время следовала за нами, а мы подошли к причалу. Там полуголые загорелые дочерна рабы приняли от нас канат, споро замотали вокруг кнехта. И не успел я ступить на каменный берег, как ко мне подошел мужчина в бабском одеянии. Сам-то вроде обычный, тоже чернявый, как и многие тут, а нацепил на себя аж два платья: нижнее — светлое с длинным рукавом и верхнее — узорчатое с коротким рукавом, оба прям до пят спускаются, разве что пояском не перехватил в отличии от наших женщин. А из-под платьев голые пальцы торчат, но вроде не босой, подошва тоненькими ремешками к ступне прикручена. А за ним следовали двое воинов, и хоть они-то были в коротких рубахах, зато без штанов, так и сверкали волосатыми ляжками.
Да, тут и впрямь было жарковато, я и сам был в одной нижней рубахе, сняв шерстяную, но не настолько, чтоб без штанов ходить.
— Он спрашивает, надолго ли мы прибыли, по какой надобности, откуда, как нас звать, сколько людей и какой силы, а также требует плату за причал, — сказал Хальфсен.
— Так мы же только что заплатили! Ну, тому, который в лодке.
— Он говорит, что тому платить было не обязательно, мы могли и сами подойти к любому причалу, откуда бы нас направили в нужное место. А этот служит здешнему конунгу и без платы нас в город не пустят.
Я окинул взглядом бесштанных воинов. Хускарлы, точно не сарапы, на поясе у каждого короткий меч, в руках — небольшое копье, на голове — шлем, за спиной — небольшой щит. Уверен, что убью их обоих прежде, чем они успеют хоть что-то сделать, слишком уж спокойные и сытые рожи у них были.
— Ответь на его вопросы и заплати, — сказал Хотевит. — Если нападешь на него — в город не попадешь, всё равно отыщут и казнят.
Да я и не собирался ни на кого нападать. Просто мне не по нраву, что с нас содрали уже двойную плату, а мы еще и в город не вошли. Неужто тут всё будет вот так?
— Сам ему ответь и сам плати, — сказал я.
Хотевит через Хальфсена рассказал всё, что требовалось. Мужик в бабском платье слушал и царапал что-то на дощечке, скорее всего, записывал слова Жирного. Теперь, даже если он что-то забудет, всегда сумеет вспомнить, заглянув туда.
Когда Хотевит передал фагру требуемое серебро, тот напоследок сказал, что мы можем оставаться в Гульборге не более трех месяцев, если только не найдем себе покровителя, который возьмет нас под свою защиту, или не пойдем в войско Годрланда. Сказал, что нам нельзя спать на своем корабле или на улицах города, нужно обязательно поселиться на постоялом дворе или в чьем-нибудь доме, если нас кто-то пустит.
Вот же странно! Если в Сторбаш приедет гость, пусть и иноземный, отец примет его радушно, не возьмет никакой платы, поселит в лучшем доме, накормит, напоит. А когда я приплываю куда-нибудь, с меня всякий хочет содрать серебро: и за постой, и за причал, и за стол.
Фагр ушел, отдав нам небольшую дощечку с узорами.
— Что за покровитель? — спросил я у Хотевита, засунув дощечку к себе в мошну.
— Тут есть благородные люди, что-то вроде ваших ярлов. Если ульверы вдруг пойдут к одному из них на службу, тогда он будет считаться вашим покровителем. И если вы кого-то убьете или что-то натворите, спрос будет не с вас, а с него.
— Я и сам могу за себя ответить.
— Тут считают иначе. Без покровителя в Гульборге сложно. Даже мой род смог открыть здесь свои лавки, лишь когда договорился с одним благородным. За его покровительство дед
