Однако в качестве примера мне хочется привести несколько наугад выбранных цифр из расчетов п. Тухачевского, чтобы показать, как он, если так можно выразиться, играет составными частями своих расчетов. В таблице № 1 в графе советских войск указана 15-я дивизия кавалерии, в таблице № 2 эта дивизия исчезает, чтобы снова появиться в таблице № 3. В таблице 1, являющейся как бы прологом к описанию операции, проведенной в середине мая 1920 года, на нашей стороне показана 2-я литовско-белорусская дивизия в составе 4800 штыков, хотя в этой операции она вообще не принимала участия. Но самыми забавными являются явно предвзятые расчеты и итоги, приведенные в таблице 3 и показывающие соотношение сил перед началом 4 июля главной советской операции, завершившейся под Варшавой. В самом низу таблицы добавлена рубрика: запасные батальоны и эскадроны действующих полков. Для нас они показаны цифрой 27 000 штыков и 1200 сабель, «готовых влиться в строй». С русской же стороны мы находим вместо штыков и сабель лишь три звездочки, не означающие никакую цифру, но зато поясняющие, что батальоны и эскадроны уже учтены в составе дивизий. Это превосходно выравнивает соотношение наших и советских сил и даже дает нам преимущество почти в 30 000 штыков.
Трудно удержаться от улыбки и при сопоставлении между собой таблиц, где на каждом шагу замечаешь различные мелкие неточности и ошибки. Так, в таблице 1 неизвестно почему в некоторых наших пехотных дивизиях каким-то чудом появилась конница в постоянно повторяющемся количестве 400 сабель, в то время как другие дивизии таким подарком облагодетельствованы не были. В таблице 2, показывающей состояние наших войск через 15 дней, проведенных преимущественно в боях, численность конницы вдруг возрастает, и вместо 400 уже фигурирует цифра 500 сабель, как будто в ходе боев число штыков и сабель не уменьшалось, а, наоборот, увеличивалось. Я уже упоминал об исчезновении из таблицы 2 целой кавалерийской дивизии; этот же способ совершенно спокойно применяется для выравнивания соотношения сил и в отношении одного из важнейших соединений, а именно 29-й стрелковой дивизии, которая со своими почти 10 000 штыков и 600 сабель безвозвратно исчезла во всех расчетах.
Такой странный расчет соотношения наших и советских сил, полный грубых ошибок, мог бы быть весьма грустным свидетельством плохой работы советских штабов, которыми командовал п. Тухачевский, если бы не его явная агитационно-публицистическая направленность, отнюдь не повышающая ценность сочинения п. Тухачевского и выражающаяся в том, чтобы в окончательном итоге, в сумме, выводимой внизу колонок, тенденциозно увеличить наши силы и, наоборот, приуменьшить свои. Пана Тухачевского, видимо, не смущает факт, что в тексте при анализе своих действий как главнокомандующего он раз за разом противоречит цифрам, приведенным им же в таблицах. Так, на стр. 45[2] при описании подготовки к главной операции п. Тухачевский пишет, что «благодаря несокрушимой энергии красноармейских работников… пополнения тысячами потекли в наши дивизии». Это позволило выполнить план удвоения боевого состава, но в таблицах мы этого удвоения не видим. И опять на стр. 61 п. Тухачевский утверждает, что свыше 30 000 вполне надежных людей было мобилизовано и влито в ряды Красной Армии во время похода от Березины и Западной Двины на Варшаву, добавляя, что это есть «характерный блестящий пример классового укомплектования». Однако в расчетах численного состава армий нет и следа нового пополнения. Естественно, возникает вопрос, где же на самом деле содержатся эти намеренные преувеличения п. Тухачевского – в цифровых данных, приведенных в таблицах и имеющих явно агитационный характер, или в публицистическом восхвалении энергии красноармейских работников и системы классового комплектования армии?
Все сказанное не позволяет рассматривать цифровые данные, приведенные п. Тухачевским, и составленные им таблицы как исторический материал, и поэтому во всех своих выводах и анализах я решил не принимать их во внимание. Тем не менее не хочу обойти молчанием общие расчеты, которые в ходе кампании 1920 года я производил для себя.
О численном составе своих сил можно судить на основании донесений, периодически представляемых командирами различных частей. Однако каждого, кто захочет опираться только на эти данные, я, как историк, должен предостеречь от этого опрометчивого шага. Прежде всего потому, что любое донесение, независимо от того, какая информация в нем содержится, с исторической точки зрения может считаться надежным источником лишь после критического анализа, ведь донесения пишутся для начальства, они всегда имеют цель не только отчитаться в чем-либо, но и подспудно склонить начальника к тем или иным мыслям, к тем или иным решениям в отношении пишущего это донесение. Если так происходит в армиях, имеющих глубокие традиции и давным-давно до мельчайших деталей отработанную систему подготовки кадров, то что же говорить о нашей армии, совсем недавно сформированной и, если речь идет о командирах, состоящей из людей, по сути дела, случайно собранных из самых разных армий и школ. Именно по этой причине я никогда не относился в достаточной степени серьезно к донесениям наших командиров о численном составе войск. Я всегда вносил в них одну суммарную поправку, а именно: в нашей армии очень широко распространилась система откомандирования множества людей из боевых частей в ближний или дальний тыл для выполнения работ в интересах войск или командиров и по разным хозяйственным надобностям. В донесениях же эти откомандированные никогда или почти никогда не указывались, и для начальства их считали постоянно находящимися в полках. Попустительство в этом отношении зашло у нас слишком далеко, и мне не приходит на память хотя бы один случай, когда кто-нибудь из командиров применил бы здесь строгие дисциплинарные меры. Поэтому всегда, получая донесения о численном составе армий, я вносил в итоговую сводку, которую для меня готовили, суммарную поправку, суть которой состоит в том, что по крайней мере треть людей, считавшихся штыками и саблями, я не засчитывал в боевой состав. Для некоторых дивизий эта поправка была значительно выше и иногда составляла половину цифры, указанной в донесении.
Я вовсе не хочу сказать, что советская армия не знала подобной системы хозяйственного откомандировавния штыков и сабель. Более того, я уверен, что так было.
Тем не менее следует отметить, что дисциплина у нашего противника была чрезвычайно жесткой, часто даже жестокой, а меры, предпринимаемые для ее поддержания, настолько суровыми, что, думаю, командующему войсками нашего противника не было необходимости производить такие грустные расчеты, какие делал я. Настоящую зависть вызвало во мне, например, описание действий 27-й дивизии под Варшавой и особенно тот факт, что ее командир сумел 10 августа на р. Ливец увеличить численность своей дивизии путем включения в ее боевой состав тыловых команд и части бойцов из обоза. Могу заверить читателя, что в нашей армии подобного случая я не припомню.
