сесть, ноги пронзила предательская слабость.
— Что с Вами? Вы больны? — Вивиана склонила голову набок и прищурилась, будто одним своим взглядом могла бы рассмотреть то, что Эдмунд собрался от нее утаивать, распознать все его уловки, постигнуть все тайны…
И он пожал плечами обреченно: поднял и расслабил, так что от резкого их падения, будто они были переломаны, повеяло какой-то неземной безысходностью.
— Да, можно и так сказать, болен. Но, на самом деле, нет. — Эдмунд запустил руки в волосы, встопорщил их, не зная, как объяснить свое состояние. — Нет, хуже, чем болен.
В следующее же мгновение он упал навзничь.
В следующий раз, когда Эдмунд открыл глаза, в слабом свете свечного огарка он увидел стоявших у его постели Вивиану и Ретта. Трепетавшее пламя красило их лица в нездоровый желтый цвет, глазницы утопали в тени, и молодые люди казались парой призраков. Эдмунд слышал их негромкий разговор: они боялись его разбудить.
Несмотря на то, что, в отличие от него, у Вивианы и мистера Кинга не было медицинского образования, они откуда-то знали, что он так болен из-за морфия.
— В конце концов, он мог достать листья коки, — раздраженно сказала Вивиана, так яростно комкая в руках платок, что он негромко трещал под ее сурово стиснутыми пальцами. — а это было бы намного хуже. Я не знаю, какое они оказывают действие на организм.
— А о морфии Вы имеете представление?
— Небольшое, — Вивиана опустила лицо, так что оно потонуло в тени. — благодаря мистеру Тауэру, разумеется.
Тут они заметили, что Эдмунд не спит, но скрывать это он и сам уже не мог — его начала бить дрожь, пот градом полился по лицу. Одновременно с этим наверху что-то громыхнуло, Ретт и Вивиана одновременно посмотрели на потолок.
— Нужно проверить, что там с мистером Тауэром. — сказала девушка, не зная, остаться ей с одним больным или бежать к другому.
А в то время лихорадка Эдмунда сменилась настоящим припадком. Он не мог ни на чем задержать взгляд, бился на постели и задыхался, как рыба на песке. Он совершенно лишился рассудка — как и несчастный Уолтерс, — кожа его горела огнем, кровь же заледенела. Эдмунд готов был расцарапать всего себя, только бы избавиться от этой страшной боли.
— Господи Иисусе! Что с ним такое? — Растерянно пробормотал Ретт. — Чем мы можем помочь?..
— Я знаю, знаю, — прорычала Вивиана. — и что, и чем.
Она прыгнула на постель, оседлала Эдмунда, словно коня, так что ее юбки накрыли его до груди, схватила запястья несчастного доктора и прижала их к подушке.
— Не вырывайтесь же. Морфия Вам не дадут — сами знаете, у нас его попросту нет. Но я не позволю шуметь и волновать весь дом. В особенности — мистера Тауэра.
Эдмунд затих, будто бы вняв увещеваниям. Но только Вивиана замолчала, как он рванулся, силясь освободиться из ее рук — и одно запястье он выдрал из ее захвата, победно тряхнул им… Вивиана, не меняясь в лице, ударила Эдмунда по щеке, так что, казалось, звук отдался эхом в коридоре. Ретт замер, склоненный над чашечкой с компрессом, боясь разогнуться. Застыл и Эдмунд на постели: он все еще дрожал от озноба, но больше не вырывался.
— Хотите Вы того или нет, но Вы излечитесь — просто потому, что в город мы Вас не отпустим, а тут вредить себе нечем, — Вивиана соскользнула на пол. — разве что будете напиваться вместе с Уолтерсом.
Она обернулась у двери, и Эдмунд увидел в глубине ее зрачков все, что она не сказала: и то, что если он уподобится Уолтерсу, она его не простит, и что сейчас он ей, пожалуй, менее противен, чем Рэндалл — да, в силу незнания природы его зависимости, вероятно, в ее понимании смешивающейся с болезнью, — и что, несмотря ни на что, она верит, что вскоре он станет таким, как прежде.
Эдмунд знал — не станет. Но, потому, что они с Вивианой были все же знакомы не слишком тесно, он мог бы сделать вид, что она оказалась права в своих чаяниях.
***
Закинув руки за голову, Зоя лежала поверх одеяла рядом с Айкеном в кровати, одетая в халатик. Молодой человек только проснулся, и она несколько минут назад подошла к нему, чтобы спросить, не хочет ли он кофе. А вместо этого оказалась затянута на постель для поцелуев (раз уж имела неосторожность сболтнуть, что Хэвен и Симонетта отправились на прогулку). Но ласки не получили продолжения — Айкен неосторожно спросил, что снилось его возлюбленной в эту ночь. И она начала рассказывать. С самого начала. Проговорила почти час, так что чайник на кухне, должно быть, успел остыть. Но Зоя не могла остановиться, излагая свои сны молодому человеку. Как будто просто больше не могла выносить их в одиночку.
— Думаешь, я действительно был своим собственным прадедом? О, или как сказать… Двоюродным…
— Не важно, — Зоя убрала со лба Айкена вьющуюся прядь, слишком короткую, чтобы действительно мешать, да и для того, чтобы повиноваться и лежать иначе. — я вижу мужчину, который выглядит и ведет себя так, как хозяин Ламтон-холла. Если даже это не он, то для меня нет никакой разницы. Я не знаю, могу ли сказать, верю в переселение душ или нет, однако я чувствую, что твоя суть такая же, как у Эдмунда.
Айкену не понравились ее слова.
— А что, если ты ошибаешься? Я говорю сейчас не об общих ошибках, а о достоинствах.
Зоя пожала плечами.
— Ничего катастрофического. Разочарование — одна из наименее болезненных причин, по которой люди расстаются. Смерть гораздо страшнее.
Это была плохая тема, и Айкен, внутренне поморщившись, заговорил о более приятных вещах:
— Так значит, тебе всегда нужна была разлука, чтобы осознать свои чувства к кому-либо?
Зоя покачала головой.
— Дважды неправ. Не разлука, а время. И — не к кому-либо, а к тебе. Только к тебе. Я люблю твою душу, в каком бы веке это ни случалось, в чьей бы оболочке она ни оказывалась. Мне ли не знать, что дух — единственное, что важно!
— Вот как, — Айкен усмехнулся, принимая ее толкование событий прошлого. — раз так все и обстояло… а я-то думал, почему нас так тянет друг к другу…
Зоя пожала плечами.
— Кто знает. Когда я встретила тебя в Халле, то пошла с тобой не потому, что вспомнила тебя такого, каким ты был в прошлой жизни. Скорее, это было такое человеческое чувство… Наверное, тебе оно знакомо: ощущение, что если в мире и случается что-то
