как Божье лекарство, то приходит вслед за этим… Как бы объяснить тебе? Такая вещь в душе. Мир. Как же тебе растолковать?
— Благодать? — прохрипел Кривяков, чем до того удивил Сошкина, что тот выпучил глаза, раскрыл рот и даже выронил сумку с грязной одеждой под ноги.
— Откуда ты знаешь это слово? — наконец вымолвил он.
— Так я… — промычал Кривяков, почесал затылок и, вспоминая прошлое, уставился под ноги. — В молодости, вишь, был верующим человеком, даже курсы закончил катехизаторские на нашем приходе. А потом, знаешь… Не смог чего-то понять. Бывает же такое? Хотел я проводником на поезде быть, мечта была. А не давал Бог, все я на мусоре этом. Так и застрял тут…
— Да, застрял… — задумался Николай, чувствуя, что и сам застрял на мусоре этом. — Так всю жизнь и проработал здесь?
— Да нет. Иногда, бывало, удавалось мне на летние перевозки зайти, рейсов много, всех берут. Но… там интересно, новые места, новые люди, атмосфера, то-се. Ну я и приучился пить да кутить. И выгоняли меня, знаешь, по собственному. И я шел в мусорщики. Так и… прошло время.
— Не смог везение перетерпеть?
— Не смог…
Поговорили они еще несколько, посоветовались друг с другом. А, когда уж прощались, протянул Кривяков руку:
— Меня, кстати, Петровичем зовут.
К следующему лету ООО «Мусоровоз» распалось, слилось воедино с другим предприятием, и где-то вверху решили создать ООО «Чистота», которое перерабатывало бы и утилизировало мусор по всем стандартам. Конечно, здесь потребовались и инженеры, коих набрали со стороны. А начальником над ними поставили собственного, опытного уже инженера III категории Николая Семеновича Сошкина. К тому же и работник он был, каких поискать.
Но долго еще тот инженер катался по маршрутам со сборщиками мусора, сам грузил, бегал за машиной и без всякой необходимости помогал разнорабочим.
Как-то столкнулись они по случайности с Кривяковым, который уж уволился, но жил недалеко и по старой привычке еще держался в курсе дел на том предприятии.
— Терпишь? — улыбнулся он Сошкину, имея ввиду его выезды на мусорные маршруты.
Инженер улыбнулся, кивнул. Потом подумал и ответил:
— Терпеть-то надо не только плохое, но и хорошее. Ты сам меня научил, Петрович. А зато, когда плохое заканчивается, начинается такое… — он снял каску, осмотрел ее, смахнул мелкий сор. — Сам ищешь, чтобы такое перенести, столько в этом всего… Уже не для себя делаешь, а как-то, знаешь, для других. Потому что такое приходит в душу… Как сказать-то?
— Благодать? — догадался Кривяков, теперь опрятный, чистый, выбритый, в синей форменной рубашке со смешными погонами. — Знаю. Я, вот, тоже как-то… Бросил пить, вернулся на железную дорогу, в проводники. Смотрю теперь в окошко на рейсе и думаю, чего это я делал-то всю жизнь? Почему не мог потерпеть везения и всю жизнь оттого в невезении провел? И ты знаешь… Я и тому благодарен, как удалось прожить, слава Богу, как-то Он все это… Вот и смотрю в окошко, за окном мелькает все, и колеса бьются. А я сижу, смотрю и… Вот. Благодать, аж слезы текут каждый раз.
Помолчали, вздохнули каждый о своем, кто чего терпит. А там и разошлись каждый к своей благодати, каждый к своей мечте и к своей жизни. Терпеть хорошее.
