отчиме, когда мама описывала, насколько велико его поместье в сравнении с нашей квартиркой, я оторопела. Увидев вчера, что вся наша жизнь поместилась в несколько чемоданов, я повела себя так же — смотрела на всё разинув рот.
— Погода вот-вот испортится, так что надо уезжать поскорее, — сказала мама. — Алвин прислал утром письмо из больницы, говорит, что на завтрашнем вечернем пароме для нас будут места. Иначе мы еще несколько недель не сможем уехать.
Я не стала говорить, что если мы «еще несколько недель не сможем уехать», меня это более чем устроит. Я вообще не сказала ни слова. Просто развернулась и вышла из квартиры. В узком коридоре, где пожелтелые обои отставали от стены, я бросилась бежать. На шаткой лестнице я сбавила шаг — а вдруг оступлюсь и полечу кубарем по ступенькам? — но когда спустилась и вышла через черный ход, то снова помчалась. В обнесенном забором заднем дворике за нашим домом было страшно холодно. На веревках над головой висело белье, покрытое ледяной коркой. Покосившиеся деревянные уборные, что стояли во дворе в ряд, расплылись у меня перед глазами, когда я пронеслась мимо. Обычно все три будки были заняты, ведь в этом маленьком доме жило больше семидесяти человек, но сегодня, к счастью, во дворике не было ни души.
Добежав до дальнего угла, где стояли деревянные бочки, я плюхнулась на землю, подтянула колени к груди, обхватив их руками, и дала волю слезам.
— Ты хлюпаешь, как дитя малое с ветрянкой, — раздался рядом голос.
Даже не глядя я поняла, что это Беатрис.
— Если собираешься говорить одни гадости, тогда оставь меня в покое, — пробормотала я, вытирая глаза заштопанными варежками.
Моя лучшая подруга встала передо мной, скрестив руки на груди. Подол платья заляпан засохшей грязью, волосы тоже грязные, чулки порваны на коленках — в общем, выглядела она как обычно. Беатрис всё время лезла куда не следует и выбиралась оттуда изрядно растрепанной.
— Ну, в чем опять дело? Снова нашла в наволочке мышку? — спросила Беатрис.
Я помотала головой.
— Тебя дразнили эти старшие мальчишки с перекрестка? Я велю братьям задать им трепку.
Я опять помотала головой.
— Какой-то громкий шум испугал? Или карандаши закатились под кровать, где темно?
— Ничего подобного! — выкрикнула я. — Ты даже не представляешь, насколько всё ужасно.
Беатрис нахмурилась.
— Так что случилось-то?
— Я переезжаю.
Она вытаращила глаза.
— Когда?
— Завтра. На остров Норт-Бразер.
После этих слов Беатрис опустилась на землю рядом и взяла мои руки в свои.
— Ну и ну. Это и правда ужасно.
Моя подруга знала всё о недавнем замужестве моей мамы, о докторе Блэкрике и его больнице. На самом деле Беатрис наверняка знала даже больше моего, но не рассказывала мне о неприятном, чтобы не огорчать. А знала она это потому, что была сыщицей. Беатрис подслушивала чужие разговоры. Читала чужие письма или следила за теми, кто вел себя подозрительно. Разумеется, вся ее разведывательная деятельность служила подготовкой к ее будущей профессии частного сыщика, и ничего удивительного, что из всех грошовых романов она больше всего любила детективные истории, например еженедельные выпуски о приключениях Ника Картера, а еще ей нравилось задавать неловкие вопросы новым соседям или шнырять по темным переулкам в поисках улик. Частенько Беатрис забывала об учебе и прогуливала уроки, потому что была слишком занята слежкой за всякими жуликами и воришками.
Мама и папа Беатрис особо не обращали внимания на ее увлечение детективами, даже когда она возвращалась домой из школы святого Джерома с саднящими рубцами на ладонях от ударов линейкой. Дело в том, что у Беатрис было три старших брата, и вот они-то требовали безраздельного внимания родителей. Братья Мёрфи считались грозой нашего квартала. Они затевали уличные драки и воровали сладости у лавочников, а все деньги, вырученные от продажи газет, спускали на азартные игры, папиросы и пятицентовые киносеансы. По вечерам мальчишек обычно притаскивали домой полицейские, и даже с пятого этажа я слышала вопли — это отец лупил их ремнем.
В общем, Беатрис славилась тем, что знала всё про всех, поэтому я была ей благодарна, что до сих пор она не приносила мне слухов о новом мамином муже. Хватало и того, что я переезжаю на остров, где живут люди с холерой, желтой лихорадкой и брюшным тифом. Не хотелось добавлять себе еще тревог.
Я утопила лицо в ладонях.
— Я никогда тебя не увижу. Я там заболею и умру.
— Эсси-Эсси-Эсси, — Беатрис подтолкнула меня плечом, — ну что ты, в самом деле. Если туда можно переплыть на пароме, то и я смогу тебя навестить. И ничего ты не умрешь.
— Я не хочу жить с каким-то незнакомцем!
— Могло быть и похуже, — серьезно заметила Беатрис. — Сама посуди, он обеспеченный, а значит, твой новый дом будет роскошным. Там, наверное, и электричество есть!
От охватившего меня ужаса я резко вдохнула и снова начала всхлипывать.
Беатрис покачала головой.
— Порой мне кажется, ты безнадежна.
Вдруг у нее изменился взгляд, и я сразу поняла, к чему идет дело. Когда глаза у Беатрис вот так округлялись и прямо-таки горели, это означало, что ей не терпится рассказать о том, что мне лучше не знать.
— Нет. Молчи, — быстро сказала я, шмыгая носом, и отодвинулась от подруги.
— Но, Эсси…
— Что бы там ни было, не говори! Мне и так страшно!
— Просто мне… Если ты ее увидишь… Ох, как же я тебе завидую!
— Ув… увижу ее? — запинаясь, переспросила я. — Кого увижу?
— Тифозную Мэри! — выпалила Беатрис. — Ее держат как раз на острове Норт-Бразер!
Я будто разом похолодела.
Тифозная Мэри.
Два года назад все газеты пестрели этой историей. Выяснилось, что через стряпню Мэри заразились брюшным тифом сотни людей, поэтому ее принудительно отправили в карантин. А прошлым летом в «Нью-Йорк Американ» напечатали жуткую карикатуру: Мэри приправляет блюдо, ставя его в печь, а вокруг разбросаны человеческие черепа. После этого газетчики опять взялись за старое. Беатрис по уши погрузилась в это расследование: как одержимая, она следила за развитием событий, выуживая выброшенные газеты из вонючих мусорных баков, чтобы ничего не пропустить.
— Помнишь ее знаменитый десерт? Мороженое с персиковыми дольками! Представляешь, ага? Мороженое и персиковые дольки… Я б такое съела в один присест, и наплевать на заразу.
— Не хочу больше ничего знать, — умоляюще сказала я, скручивая варежки жгутом. — И не хочу думать о том, что буду жить рядом с таким опасным человеком.
— Говорят еще, Мэри схватила разделочный нож и накинулась на мусорщика, который ее выследил! Или это была вилка?.. В общем, она вопила
