– Для подруги.
Отворачиваюсь, мгновенно догадавшись, что мы сейчас будем выбирать подарок мне на день рождения. Ведь мы друзья, я теперь его подруга.
Опять же красная толстовка... Может быть, он скучает?
Виду не подаю. Беспечно улыбаюсь и указываю на отдел.
– Давай вот здесь посмотрим. Цены нормальные, и мне очень нравятся их украшения. Стильные. Хотя, наверное, женщинам постарше они покажутся не очень. Твоей подруге до тридцати или больше?
– До.
Мы подходим к витрине, рассматриваем кулоны.
– Ничего в них не понимаю, – сознается Матвея, нахмурившись. – Если ей понравится, я буду твоим должником.
– Понравится обязательно. – Я подзываю жестом консультанта и указываю пальцем. – А можно вот этот посмотреть?
– Листочки? – скептически уточняет Матвей. Нависает, разглядывая, давит своей энергетикой.
– Да. Называется этно–стиль, и он всегда в моде. Аккуратный листок на тонкой цепочке. Я бы такое носила на повседневку и с любой одеждой. Самобытно, оригинально. А на выход нужны бриллианты, Матвей.
– На бриллианты моей пусть даже повышенной стипухи пока не хватает, – отшучивается. Веселится. Подкалывает. – А не простовато?
– Я люблю простоту и минимализм. Элегантно. – Потом спохватываюсь. – Думаю, твоя подруга тоже оценит.
Матвей глубоко задумывается. Между бровей проявляется морщинка. Его очерченные скулы напрягаются. Сомневается.
– Отличный выбор. Примерите? – предлагает консультант с энтузиазмом. – Некоторые украшения нужно смотреть именно на коже. Совсем другое впечатление, нежели на витрине.
Матвей медлит. Смотрит на часы, на кулон. Пожимает плечами. Я слышу его низкий голос над своим ухом:
– Думаю, можно.
Оборачиваюсь.
– Твоя подруга не ревнивая?
– Она мне доверяет.
Мы быстро выбираем тонкую цепочку, нанизываем кулон. Консультант передает ее Матвею, тот смотрит на меня выжидающе.
Ладно. Окей. Мы сделаем это.
Поворачиваюсь спиной и приподнимаю волосы.
Сердце колотится быстро–быстро, оно почти шумит, мне дурно. Надеюсь, Матвей не заметит, что волоски на шее стоят дыбом. А если заметит, пусть подумает, будто это от холода. Боже, я умру на месте, если он поймет, как сильно я нервничаю.
Кроме Матвея никто не притрагивался к мне вот также. А он не делал этого более двух месяцев. Я распрямляю плечи.
Его дыхание качается моего затылка. А горячие пальцы — чувствительной кожи.
Глава 3
Остаток дня на крыльях летаю. Энергия бьет ключом, я столько дел успеваю переделать, что сама не нарадуюсь. Платье, правда, так и не купила, но это ладно: успеется.
Ничего особенного не произошло, но короткая встреча в торговом центре, после которой мы с Матвеем неуклюже попрощались и разошлись в разные стороны, — взбудоражила.
Я мысли свои даже и не пытаюсь упорядочивать, пусть хаотично бегают. Какую поймаю за хвост, ту и думаю. Надежда, обида, радость, гнев... всё смешалось и запуталось. У любви много оттенков и привкусов, эта ядовитая субстанция живет своей жизнью.
Телефон периодически проверяю, хотя знаю: Матвей не позвонит. Он не звонил полтора месяца с той страшной ссоры ночью у парковки травматологии.
И бегать за мной больше не станет.
Четкое и ясное понимание этого однажды стало открытием, я очень долго вокруг него кружила, продиралась наощупь, ничего кроме своей боли не чувствуя. А потом, когда осознала, картинка сложилась и стала предельно понятной.
Мы разошлись навсегда.
И если помиримся, то всё будет иначе. И я не представляю как это с ним, когда иначе.
Не помнила себя фантазеркой ранее, сейчас же часами могу, забившись в угол какой–нибудь и закрыв глаза, в голове прокручивать наши с Матвеем общие моменты. Вспоминать и будто бы вновь испытывать то, что я тогда испытывала. Чувствовать то, что чувствовала. Снова и снова, как наркоманка на игле. По кругу. Раньше я черпала эмоции и вдохновение в книгах, больше они мне не требуются.
Я как раз в мыслях своих на «Черри» ночью к травматологии подъезжаю и, выпрыгнув из машины, вместо того, чтобы начать орать, несусь к Матвею и обнимаю его руками и ногами, как дверь открывается.
Мама заглядывает в комнату и говорит радостно:
– Юля, пойдем ужинать? У нас всё готово.
Счастливая–счастливая!
– Да, мам, сейчас, – присаживаюсь и тоже улыбаюсь.
Быстро расчесываюсь, убираю волосы за уши, после чего направляюсь за ней в кухню. Сегодня в нашей семье небольшой, но важный праздник. Двадцать лет назад мамина лучшая подруг вышла замуж, и на ее свадьбе мои родители впервые увидели друг друга.
Мама была свидетельницей, а папа обычным гостем. Он весь вечер «воровал» ее у свидетеля и выпрашивал танцы.
Забавный факт: я всю жизнь почему–то думала, что родилась через два года после знакомства родителей, что вполне пристойно. Пока Матвей не подметил, что познакомились–то они в декабре, а через январь родилась я. Год отношений в этот отрезок времени ну никак не втискивается. В моем мире тогда новые оттенки появись и впервые закралась мысль, что мои родители живые люди, а не идеальные персонажи художественного фильма.
Мама, суетясь, накрывает на стол, отец разливает вино. Я беру бокал и говорю короткую искреннюю речь. Желаю счастья, долгих лет жизни. Искренней любви.
Папа приобнимает маму одной рукой и широко улыбается. Эмоции наполняют меня и растягивают, как воздух воздушный шарик. В последнее время этих эмоций всегда так много, что едва справляюсь. Слезы на ровном месте на глаза наворачиваются.
– Я вас сильно люблю, – искренне заверяю. – Будьте очень–очень счастливы, мои хорошие. И простите меня, если что не так. Я честно стараюсь. – Сердце срывается в бешеное биение. – И очень хочу, чтобы вы мной гордились!
Замираю в ожидании отклика. Мы никогда не признаемся друг другу в любви, как–то не принято. Оно и так понятно: я их дочь, к чему пафосные фразы? Но если мама заверит сейчас что любит меня всегда и любой, я окончательно расплачусь и во всем признаюсь.
– Мы тобой гордимся, Юль, – говорит мама. Ее глаза смеются. – Не всегда в последнее время, что правда, то правда. Но уверена, поводы еще появятся.
– Иди к нам, – зовет отец, неожиданно растрогавшись.
Я делаю вид, что отпиваю вино, после чего слушаюсь, и мы крепко обнимаемся.
У меня должен был быть братик, но мама потеряла его на большом сроке. Потом была череда неудачных беременностей. Я была маленькой и период тот помню плохо. Лишь слезы. Как мама плакала, а отец ее жалел. Месяц за месяцем. Мне почему–то казалось, что это из–за меня, и я плакала тоже, обещая себе, что никогда не подведу их.
